— Не надо. Я сама.
Но мужчина не послушался. Расстелил на полке матрас, помог заправить простыни. Потом тяжело присел возле окна. Минут десять они ехали молча. Арине стало неловко. Она хотела спросить его о чем-нибудь. Но мужчина вдруг заговорил сам, отодвинув подальше от себя бутылку:
— Мать у меня умерла. На похороны еду.
Арина тихо вздохнула, жалея не столько неведомую свою ровесницу, сколько этого тоже уже немолодого мужчину. Пожила бы еще немного старушка, и не ехал бы он не ко времени за тридевять земель, не расстраивался бы. Арина хотела утешить мужчину, сказать ему что-нибудь. Но он уже поднялся и, обращаясь то ли к Арине, то ли к своей матери, проговорил:
— Ну ничего, мать, как-нибудь…
И пошел в свой вагон, все время придерживаясь руками за полки и блестящие поручни.
Арина вдруг представила, как он приедет домой, как попрощается с матерью, поплачет. А потом будет распоряжаться на похоронах и поминках. Она по-доброму позавидовала старухе, хотя все еще и корила ее в душе за смерть, за беспокойство, которое та доставила своему сыну.
До самого темна Арина сидела на полке, закутавшись в платок, думала об умершей старухе, о ее сыне. Наконец собралась ложиться: ноги у нее снова разболелись, должно быть, совсем отекли в нерастоптанных, выходных ботинках.
Но тут в проходе показался тот самый усатый парень, который в Больших Сокиринцах играл на гитаре. Он поздоровался с Ариной:
— Здравствуйте, бабушка! Тут наши места.
Арина поглядела на него, снова вспомнила Демьяна. Мрачные ее мысли куда-то отлетели. Она отставила подальше из прохода кошелку, ответила парню:
— Здравствуйте! Занимайте, пожалуйста.
Рядом с парнем примостилась на полке курносенькая девочка в белом платье и еще один парень, черноволосый, похожий на цыгана. На вокзале его Арина что-то и не заметила. Девочка, смешно подобрав под себя ноги, защебетала:
— Вы куда едете? В Киев?
— В Киев, — ответила Арина.
— Мы тоже. Значит, попутчики.
Усатый парень начал подкручивать на гитаре какие-то винтики, изредка дотрагиваясь до струн рукою. Они тоненько, по-девичьи звенели. Парень поколдовал над гитарой еще немного, потом ударил по струнам сразу всей ладонью и вдруг запел вначале совсем тихо, а после немного погромче, ту же самую песню, что и на вокзале в Больших Сокиринцах.
Ах, какие удивительные ночи!
Только мама моя в грусти и тревоге:
— Что же ты гуляешь, мой сыночек, одинокий, одинокий?
Девчонка тоже стала петь, постукивая себя по колену рукой с широким золотым колечком. Такое же колечко Арина заметила и у черного молчаливого парня. Она этому немного удивилась, Оказывается, девчонка невеста совсем другого.