Мать заговорщически подмигнула.
– Но потом я подумала, почему бы мне просто не притвориться, что он пассажир? И я посадила его в инвалидное кресло – экипаж ни о чем не догадался.
– Подожди-ка, в инвалидное кресло? – Нита нахмурилась. – Но разве они не заметили, что он… не знаю, не двигается, или не дышит, или еще что? Когда помогали ему сесть на свое место?
Она засмеялась.
– О, он не мертв. Я только накачала его лекарствами.
Нита пошевелила пальцами.
Не мертв.
Она выдавила слабую улыбку.
– Ты сказала, что оставила его в моей «операционной»?
– Да, целое утро на установку клетки потратила, черт возьми. Ты знаешь, что клетки на человеческий рост больше не делают? А еще мне пришлось купить наручники в секс-шопе.
Нита долго сидела, не шевелясь, с застывшей на губах улыбкой, затем встала, пробралась через ящики и направилась в секционный зал. Мать последовала за ней.
– Он малость другой. И весьма ценен, поэтому я очень хотела бы выдоить из него немного крови до того, как мы вырежем органы.
Но Нита ее не слушала. Она открыла дверь, чтобы увидеть все своими глазами.
Часть ее прекрасной, стерильной комнаты с белыми стенами теперь занимала большая клетка, прикрепленная болтами к стене. Мать обмотала дверь клетки цепью и навесила замок. Внутри в позе эмбриона лежал парень с темно-каштановыми волосами. Он был без сознания. Учитывая размер клетки, лежать в ней, вероятно, можно было только так.
– Кто он? – спросила Нита.
Она ждала, что мать начнет перечислять те ужасные вещи, которые он делал, чтобы выжить. Возможно, ел новорожденных детей, и вместо восемнадцати или девятнадцати (по виду) ему на самом деле пятьсот лет.
Мать пожала плечами.
– Я не знаю, есть ли такое слово, которым можно его назвать.
– Но каким сверхъестественным существом он является? Объясни. – Нита услышала, как голос стал выше, и заставила себя успокоиться. – Я имею в виду, ты же знаешь, что он делает, да?
Мать рассмеялась.
– Он ничего не делает. Я вполне уверена, что он – сверхъестественный, но не думаю, что ты найдешь какие-либо внешние признаки этого. В Буэнос-Айресе он принадлежал коллекционеру.
– Тогда… зачем он нам? – напирала Нита, удивляясь тому, насколько она нуждается в ответе на этот вопрос.
Ей нужна была причина, которая оправдывала бы тот факт, что сейчас в ее комнате находится клетка с незнакомым парнем, который свернулся клубком. Его джинсы и футболка были забрызганы какой-то жидкостью, и Нита подумала: «Может, это кровь?»
– Ах, знаешь, он, похоже, очень ценный. В нем что-то есть. Этот коллекционер продавал флаконы с его кровью – заметь, флаконы, а не пакеты – почти по десять тысяч за каждый. Долларов США, не солей или песо.