— Здесь! — машинально говорю я, хватаю рукой за ремень винтовки и с ужасом осознаю, что её нет.
Нет, это уже совсем капец! За такое с меня шкуру живьём спустят. Ну не может такого быть, чтобы всё было настолько хреново.
— Разрешите посмотреть? — умоляюще гляжу на фон Тизенгаузена.
Тот кивает.
— Ищите, солдат.
Я начинаю ползать по платформе, ощупываю каждый её сантиметр. Рядом, на коленках, занимаются тем же самым Кострикин и второй часовой, которого разводящий вёл мне на смену. Я мысленно благодарю их за помощь. Спасибо, мужики! Даже не знаю, как вас отблагодарить, когда винтовка найдётся…
Проходит минута, две, три. Я заглянул везде, в каждый в душу его мать уголок! Штурмовая винтовка исчезла… Словно в воздухе испарилась.
Последняя надежда, что это такая злая шутка, что меня просто хотели проучить и сейчас вернут оружие, предварительно наорав.
Я с надеждой смотрю на поручика, Кострикина, сменщика… А они с недоумением глядят на меня.
Чуда не происходит, винтовка не находится.
— Ступайте за мной, солдат! — приказывает фон Тизенгаузен. — Я отправлю радиограмму в батальон. Пусть командир батальона и военная прокуратура решают, что мне с вами делать.
Я замираю. Возникшая идея кажется сумасшедшей и даже бредовой, но… ничего лучше у меня нет.
— Ваше высокоблагородие! — К поручику полагается обращаться как к просто благородию, но я готов титуловать фон Тизенгаузена хоть сиятельством, лишь бы выслушал.
А вот уверенности в том, что этот педант и уставник до мозга костей нет от слова «совсем».
— Разрешите мне отправиться на поиски винтовки? — умоляюще гляжу я на него. — Честное слово, я обязательно найду и вернусь!
На лице фона не дрогнул ни один мускул. Моё сердце оборвалось. Хрен тебе, Лансокой, обломись, сука!
— У вас три дня, — изрекает наконец внешне такой непрошибаемый тевтонец. — Не уложитесь, объявлю вас дезертировавшим со всеми вытекающими.
— Есть три дня! — ору я.
— Кострикин, — обращается поручик к Арнольду.
— Слушаюсь. Ваше благородие.
Кострикин, в отличие от меня, не залётчик. Ему заискивать не нужно.
— Выдать рядовому Ланскому сухой паёк на три дня и… — Фон Тизенгаузен задумался, — ракетницу с тремя зарядами.
Почему-то сегодня его любимая цифра — три, но ведь это куда лучше, чем ничего.
Арнольд выдаёт мне всё, что разрешил взять с собой поручик. На прощание жмёт руку и говорит:
— Береги себя, Лан!
— Буду беречь! — киваю я и прыгаю с платформы в темноту[1].
[1] Эта часть приключений Анатолия Ланского навеяна замечательной книгой Виктора Конецкого «В сугубо внутренних водах». Автор будет безмерно рад, если с его подачи, кто-то откроет для себя этого прекрасного советского писателя.