Чтобы Олег II мог обосновать права Игоря в сравнении с правами Була(д)мира, он должен был либо доказать абсолютное самозванство второго, либо первенство первого по крови.
Повторим слова этого Второго Олега: “Не князья вы и не княжеского рода, а я княжеского рода, а это сын Рюрика (то есть «а это – сын Одда-Олега Вещего, внук Херрауда-Игоря Старшего». – Авт.)”. И ни слова про “вам удача не сопутствует”. Обвинение одно: “Вы не княжеского рода”…
Обвинение “вы не княжеского рода” имеет смысл только в антитезе “а Игорь княжеского рода”. Но таковым он является как внук Херрауда», – подчёркивает С. Пивоваров.
Надежда Топчий при обсуждении рукописи обратила наше внимание на такое обстоятельство, «что раз киевский стол в 913 году уже брали после смерти Олега Вещего силой, то сакральность преемственной власти для современников нарушена, что бы там ни писали после летописцы».
Но на самом деле род – это нечто большее, чем прямая семейная связь от отца к сыну. Род подразумевает смену поколений, от дедов к внукам. Вспомним эпическое «внуки Даждьбожи». Поэтому с присутствием сакральной составляющей, на наш взгляд, всё в порядке (это не считая весомых доводов в виде сильной дружины или даже войска, стоящего в нескольких верстах от города).
Д. Гаврилов был готов допустить, что Олег II мог ссылаться и на Херрауда Старшего и, если у летописца не было злого умысла подчистить «кой-чего» в истории династии, он просто запутался при редактировании в том, что были Херрауды – Игорь Старший и Игорь Младший – и были Олег Вещий и Олег II. Причём всё это разные люди.
Например, согласно Архангелогородскому своду, Олег (будущий Вещий) в 881 году мирно принял под свою руку кривичский Смоленск (а вот Любеч взял силой (ПСРЛ, т. I, стб. 23; т. II, стб. 15):
«…Налезоста Днепр реку, и приидоста под Смоленск, и сташа выше города и шатры иставиша многи разноличны цветы. Уведавше же смольняне, и изыдоша старейшины их к шатром и спросиша единого человека: “кто сей прииде, царь ли или князь в велицеи славе? ” И изыде из шатра Ольг, имыи на руках у себя Игоря, и рече смольняном: “сеи есть Игорь, князь Игоревич рускии”. И нарекоша его смольняне государем, и вдася весь град за Игоря» (Устюжский летописный свод, 1950, с. 21).
Мы сошлись во мнении, что эпизод со Смоленском и Любечем стоит отнести как раз к деятельности Олега II и Игоря – к пути их продвижения к Киеву, то есть к 919–920 или 920-м, а не 881–882 годам!
«Игоревич» – описка, по мнению одних исследователей, повод к размышлению – для других, особенно для нас. Оборот «царь ли или князь в велицеи славе» следы позднейшей редактуры. При этом, например, в иной редакции Устюжского летописца (ПСРЛ / Под ред. Б.А. Рыбакова. Л.: Наука, 1982) стоит: «Сей есть Игорь князь Рюрикович руски». Не след ли это нашего Херрауда/Игоря Старого? Поскольку Орвар-Одд/Олег Вещий как бы сопровождает Игоря Молодого, то летописец «проговорился» о предшественнике, деде Игоре Старом. В таком случае ранее именно Херрауд/Гейррёд был более знаком «смолянам», чем сам Олег.