Вот и в тот раз: на дворе разыгралась непогода, а они втроём пригрелись за крохотным кухонным столом, слушая, как тихонько наигрывает Эролл Гарнер.
— Казённой? Да бесспорно лучше: ты теперь видишь результат своих усилий — неважно даже, с каким знаком. А ведь до сих пор твоему существованию придавала нужную остроту одна только неуверенность в завтрашнем дне.
— Вам бы, Дмитрий Алексеевич, только шутки шутить, а острая приправа, с одной стороны — то, что нужно после моего пресного прошлого. Хотя с другой — такая неуверенность вполне может воплотиться во что-нибудь материальное. Вернее, именно в исчезновение оного — если иметь в виду презренный металл. Многие относятся к таким сюрпризам спокойно, но мне не по себе от непредвиденных вариантов. Это лишь в тебе всегда билась авантюристическая жилка, и я даже опасаюсь, не твоё ли место в бизнесе я занял.
— Уступаю, не раздумывая.
— А знаешь, мне как-то вдруг пришло в голову (пойди, посмотрись-ка в зеркало, в полный рост), что мы с тобой похожи на приказчиков: я — из керосинной лавки, а ты — по части мануфактуры.
— Это лесть или шпилька? Тебе, кстати, пошла бы косоворотка.
— Митя, — обернулась к Свешникову Тамара, — научи жить. После какой по счёту рюмки приходилось останавливать Дэна в детстве, отрочестве и юности? Ну году в шестидесятом?
— Мы познакомились раньше, — напомнил он. — Кстати, пойду, гляну в зеркало.
— Пойди, пойди — подтолкнул его Вечеслов. — Я к тому, что нет ли тут некоего знака?
— Приватное дело мне не потянуть.
— Спору нет, на хозяина работать куда проще. Да я и не стараюсь разубедить. В твоём уравнении столько неизвестных, что лучше не лезть с советами. Поезжай, поезжай в Европу, а мы, если разбогатеем, нагрянем в гости.
— Если разбогатеете, берегитесь: разве можно иметь деньги в России? Отберут как пить дать. Либо правительство, либо рэкетиры.
— Вывезем, всё, что есть, вывезем, — твёрдо сказала Тамара и засмеялась. — Смешно: мы рассуждаем так, словно речь идёт о деньгах не на две туристические путёвки, а по меньшей мере на виллу. А вот если на виллу… Знаешь, о чём я мечтаю? Купить маленькую гостиничку где-нибудь в Испании — там, я слышала, недорого. Глядишь, и обеспечили бы себе старость. Ты бы приехал помогать, и мы…
—.. жили бы в этой гостинице на берегу реки, — продолжил Свешников, — в доме с таким высоким бельведером, что и Москву видать…
— На берегу моря, и о Москве я не говорила.
— Замечательно.
— Остановка за малым, — заметил Вечеслов. — Выучить испанский.
Дело было за малым — выучить испанский и тогда стать портье или барменом, а заодно и шофёром при гостинице. Кое-какой опыт у Свешникова имелся: когда-то он провёл отпуск в Паланге, подрядившись возить на своей машине продукты для пансионата; работал он не за деньги, а за стол и комнату с видом на прибрежный лесок для себя и своей спутницы — иными словами, за путёвки. Всех обязанностей у него было — съездить с утра в два или три магазина; в какой-нибудь западной стране, он понимал, пришлось бы потяжелее — и посмеялся тому, как серьёзно воспринял неожиданные слова Тамары, немедленно примерив на себя и работу задаром, и изучение ещё одного языка, плюс к немецкому, неизбежному, потому что лишь через Германию и можно было бы попасть в придуманную гостиницу с башенкой; всего этого было многовато для пенсионера, и будь его воля, он бы одним испанским и ограничился, чтобы всласть начитаться знаменитых и модных латиноамериканцев, прежде всего — Борхеса, о котором только и слышал: «Гений, настоящий гений» — и которого не читал, потому что в Союзе было трудно с любыми книгами и потому, что с испанского переводили мало; немецким писателям повезло намного больше — и вот их-то Дмитрий Алексеевич не жаловал, всё повторяя: «Напиши “Игру в бисер” кто-нибудь из французов — какая тонкая могла бы получиться вещь!»