Раиса почему-то развеселилась.
— А за себя? Станешь свободным — тогда только и начнётся настоящая жизнь.
— Идёт к тому, что начинать будет уже не по средствам. Закон сохранения материи никто пока не отменил: если приходит одно, то уходит другое. Есть много таких разрозненных пар: свобода и деньги, женщины и здоровье…
— У тебя трудности?
— Не жалуюсь, спасибо. Но вот одно ушло, а другому я пока не рад. Перемены пришлись не в мою пользу. Во-первых, пропала работа, и я мгновенно стал никому не нужен. А во-вторых… Впрочем, извини, слишком много набирается этих «во-вторых», и тут я не всё продумал, новое состояние надо ещё прочувствовать. Я ловлю себя на том, что стал запаздывать с восприятием: что-то сделалось важное, а я, словно оно меня не касается, живу вчерашним днём. Не знаю, в чём дело — то ли темп оказался слишком высок, то ли причины стали несоразмерны следствиям. Подумать только, система, вечная система рухнула из-за того одного, что нам позволили говорить вслух! В сущности, всему виною лишь пресловутая гласность, свобода слова.
— Всего лишь! Ты сам всегда повторял, — напомнила она, — что в начале было Слово…
— Да, в начале было Слово, и Слово было — Бог. Но Бог-то — далёк. И кстати, сегодня для тебя это не отвлечённые рассуждения: ты же вдруг собралась в Землю обетованную. Поистине мир становится с ног на голову… А что твой отец? Он же спал и видел отъезд.
— Папа умер. Вот уже два года.
— Вот оно что… И ты не сказала!
Пробормотав неловкие слова соболезнования, каких обычно стеснялся, боясь, что они прозвучат ненатурально, Свешников, чтобы остановиться не на точке, а хотя бы на запятой, заметил (как раз ненатурально), что тот ведь не стар был, — и снова промахнулся.
— Это не он, это мы не были стары! — воскликнула, не то смеясь, не то плача, Раиса. — Мы же с тобой сегодня без пяти минут пенсионеры! Ты хотя бы представляешь, сколько лет могло быть отцу пенсионерки?
Прибавив к её годам приблизительную двадцатку, Свешников озадаченно хмыкнул.
— Помянем? — предложил он. — Так всегда: начали за здравие, кончили — за упокой.
— Мы и начали — за упокой. Только учти: евреи — не поминают.
Свешников на миг смешался, оттого что собрался было пожелать царствия небесного и полная рюмка была в руке, а теперь если уж не полагалось поминать, то следовало переменить тему всего застольного разговора. Ближайшая нашлась — о детях.
— Как ты одна обходишься с мальчиком?
— Мальчику пора жениться, — сухо ответила она, опять сбив его с мысли.
— Армии, как видно, удалось избежать?
— У Алика белый билет по зрению. Но ты же знаешь, наши законы меняются каждый день. Никто не гарантирует, что его после института не забреют на офицерскую службу. Стопроцентная гарантия — только скрыться за бугор…