Арман прикусил губу. Да, с самого начала было понятно, что ничего хорошего из этого дела не получится. Черти понесли Леону в меморум как раз тогда, когда туда плюхнулся свеженький отпечаток королевы! А так бы жила себе и горя не знала.
И словно наваждение – воспоминание о том, как он ее впервые увидел во дворце. Она тогда жутко смущалась, пряталась за спиной супруга, выглядывала из-за его плеча, высовывала любопытный носик, словно птичка из гнездышка. Смотреть на нее было так приятно, что Арман не удержался и смотрел, сколько хотелось. Леона Риквейл казалась светлым солнечным зайчиком в бесцветной и безликой толпе придворных. Именно тогда Арман, пожалуй, впервые пожалел о том, что он тот, кто есть. Он предпочел бы стать нищим, но свободным от старой паучихи, и тогда бы… А что тогда? Леона была замужем за маркизом Риквейлом, своими тонкими пальчиками повязывала ему шелковый шейный платок по утрам, да и вообще, как выяснилось, была хороша в постели. Последнее Армана особенно бесило. Ему казалось, что сама мысль о подробностях супружеской жизни Леоны пачкает светлый образ маленькой любопытной птички. Об этом хотелось забыть, но почему-то мысли раз за разом возвращались именно к этому простому факту.
Не удержавшись, он все же погладил светлые растрепавшиеся волосы. Старался сделать это незаметно, но Леона испуганно сжалась в комок. И промолчала, забавно делая вид, что ничего не почувствовала. А волосы ее оказались мягкими, шелковистыми и густыми, и почему-то сей же миг перед глазами Армана нарисовалась картина, как он пропускает это жидкое золото меж пальцев, опускает руку на узкую спину, перебирает позвонки…
Он тряхнул головой. Определенно, все это было совершенно неправильно. Не нужно думать о той, кому придется умереть, чтобы жила королева и чтобы жила Витта.
Женщины – это, собственно, что? Явление мимолетное, преходящее. Надо думать о жизни сестры.
«Она спасла тебе жизнь, вот ты и раскис, тряпка, – размышлял он. – А на самом деле льесса Риквейл все еще любит своего мужа и ты для нее что-то гадкое, темное. К чему она без брезгливости и не прикоснется».
Но факт оставался фактом: как себя ни уговаривай, ему предстояло умертвить женщину, которая спасла ему жизнь ради того, чтобы вновь жила женщина, которая умела дарить только боль. И еще одна женщина, которую он никогда в сознательном возрасте не видел.
И тут его осенило.
Тогда, конечно, он солгал, пообещав, что Меркл как-нибудь перенастроит Оракул. В основном чтобы меньше было проблем, чтобы не пыталась сбежать.
Ну и пусть верит. Оракул все равно ее убьет, выдирая память королевы. Сладкая ложь иногда во благо.