Мир стал замедляться, словно погруженный в густой кисель. Пропали звуки, исчезло такое привычное ощущение чужих эмоций и чувств, воздух сгустился вокруг моего тела и потяжелел, словно моя одежда разом намокла. Вроде бы даже немного обострилось зрение, видимо, неслабо я бедолаге всадил в промежность. Ранее такой эффект проявлялся всего несколько раз: когда я палил с травмата и когда выворачивал суставы. Остальных болезненных миазмов, похоже, было недостаточно для достижения такого состояния.
Да-а-а! Вот оно! Невероятное ощущение нечеловеческого могущества, злая радость и кураж! Я приник к ним, словно умирающий от жажды к ледяному роднику, и растворился в них с головой. С подобным экстазом не в силах сравниться даже самый отчаянный и отвязный секс, который только можно попробовать вообразить. Это нечто более всеобъемлющее, более сильное, чем даже десяток героиновых приходов, чем эффект от наичистейшего экстази… это просто невозможно описать, это можно лишь ощутить.
Дальше я стал работать предельно жестко, не жалея и не щадя ни противников, ни себя, в неисчислимых количествах множа вокруг болезненные пароксизмы. Так жестко я не бился даже тогда, когда олигарх Стрельцов подсылал ко мне своих обученных молодчиков, потому что тех никогда не было больше четырех, а тут врагов у меня было одиннадцать, и я просто не имел даже малейшего шанса на ошибку.
Я бил коленями, ломая ребра с одного удара, всаживал свои локти в чужие лица, сворачивая челюсти и заставляя нападающих плеваться осколками зубов. Упавших на асфальт я добивал мощными пинками, превращая обросшие морды в опухшее кровавое месиво с торчащей во все стороны волосней. Прошло не более секунд тридцати реального времени, а на земле уже корчилось шесть беспомощных и ни на что не способных тел. В тесной свалке я работал куда как эффективнее, чем ватага нападавших. Они, если начистоту, больше мешали друг другу, наступая на ноги и пихаясь плечами, чем несказанно упрощали мне задачу по их избиению.
Я вертелся ужом, но в то же время был экономен в своих движениях. Каждый удар находил цель, а каждое уклонение было ювелирно вымерено, ровно настолько, чтоб чужие руки проходили мимо меня в каких-то считаных сантиметрах.
Мое тело работало на пределе возможностей, лишь самую каплю не доходя до той грани, за которой меня самого ждут увечья и переломы. Но, несмотря на это, чувство эйфории и свободы затопили мое сознание настолько, что приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы не раствориться в них, утратив контроль над реальностью. Убийство по неосторожности в мои ближайшие планы явно не входило.