В моём голосе тут же послышалась сталь, а руки сжали перстень, висевший на цепочке. Я не любила так поступать, но могла приказывать духу этой вещи и Руфусу пришлось подчиниться. Вскоре я уже стояла на пороге участка, откуда доносилась чья-то разухабистая песенка постыдного содержания. Видимо, кто-то очень весело отпраздновал схождение на берег…
— Чем могу служить, мэм? — нахмурился констебль, стоявший у дверей.
— Я… Я журналист, — сбрасывая с головы капюшон, произнесла я, — женская светская хроника. Вот. Пишу для леди о жизни нашей столицы. Слышала, что сегодня на женщину в городе было совершено нападение.
Констебль нахмурился, но ворчать не стал. Даже не стал спрашивать документы. Опять сработали мне на пользу манеры и одежда из дорогой ткани. Люди легко верят тем, кто выглядит презентабельно, а ещё ведёт себя уверенно и нагло. Именно леди из высшего общества очень часто ведут колонки светской хроники в газетёнках для высокородных сплетниц.
Меня пустили в прокуренное помещение с грязными полами и обшарпанными стенами. Пахло немытыми телами, жареной курицей и пивом. От кого так разило перегаром, стало ясно уже при входе. Молодой матрос расшвыривал постовых, требуя «рому и бабу». Недавно на берегу… сорвался.
— А ты баба, — хихикнул над ухом Руфус, — и зачем мы сюда припёрлись? Сейчас он отыщет ром и…
Под мерзкое хихиканье Руфуса я с совершенно бесстрастным видом прошла дальше, игнорируя замечания матроса по поводу моих выпуклостей и косые взгляды постовых. Вскоре ко мне уже подошёл усатый крепыш, представившийся «главным здесь». Это от него так разило жареной курицей, что ощущалось сразу от входа. Не очень опрятный, не очень умный. И с тем же подобострастием во взгляде, что появилась и у констебля на входе. Я кратко изложила цель своего визита.
— Уже совсем подурели бабы, — вздохнул мужчина, — мало вам обсуждения политики. Теперь криминал? Убийца?
— Мода такая сейчас, — пожала я плечами и мягко улыбнулась.
Вот такая улыбка, мягкая, чуть извиняющаяся, всегда срабатывала. Открытое хамство, наглость, агрессия — это путь к проигрышу. Мужчина явно чуть расслабился, взгляд его потеплел. А сама стояла перед ним дура дурой, даже не представляя, что я буду спрашивать у подозреваемого. Но на всякий случай слегка тряхнула рукой, заставляя две золотые монетки, зажатые в ладони, тихо звякнуть. Золото помогает даже там, где улыбки бессильны.
— Он полоумный, — вздохнул полицейский, — совсем того. Забил насмерть какую-то побирушку, а потом говорил, что он этого не помнит. Что даже не было его в том месте. Доктор его осмотрел. Шизик, одним словом.