Мозг отказывался верить в эту чушь, а сердце отказывалось чувствовать.
Этого не может быть! Этого не должно случиться! Это несправедливо!
Он был жив для нее, когда Инну увозили в больницу с внезапно начавшимися схватками… Он был жив, когда, оглушенная болью, она звала его, цепляясь за руку врача… Он был жив, когда ей впервые показали сына — сморщенного, с всклоченными черными волосенками и ярко очерченными ниточками темных бровей…
Это было сумасшествие, помрачение рассудка, но Инна твердила, как помешанная, что Юра скоро приедет, и шептала, кормя сынишку:
— Ты весь в папу… Он так обрадуется… Ешь побольше, мы покажем ему, какие у тебя толстые щечки…
Он умер для нее только после Сашиного письма. Оно не оставляло больше никакой надежды.
Саша был следующим в группе десантников, он покинул самолет сразу же за Юрой и видел, как его друг и Иннин любимый камнем летит вниз, борясь с заклинившими стропами.
Парашют не раскрылся. Одна возможность из тысячи… Почему же именно у него?!
— Почему же ты жив? — ненавидяще прошептала Инна. — Почему не ты надел тот парашют? Почему у тебя раскрылся, а у него нет? Почему ты не пытался помочь, поймать, спасти? Ведь он должен жить, должен!
Друзья предлагали Инне помощь, но она отправила им гневное короткое послание, что не желает их отныне ни видеть, ни слышать. Они умерли для нее вместе с Юрой.
Это было больно, несправедливо, но иначе она просто не могла.
Ее стали мучить кошмары. Ночами она просыпалась от страха вся в липком поту. Ей чудилось, что она падает, несется вниз с бешеной скоростью. Ветер свистит в ушах, вокруг клубится серый туман и мешает дышать… А земля надвигается снизу, даже не земля, а разверзшаяся бездна… И там, внутри, кто-то злобно хохочет, поджидая ее…
Она боялась выйти из дома даже на прогулку с Алешкой. Она вообще стала бояться людей, звонков телефона, стуков в дверь.
Родители сходили в загс зарегистрировать внука, и Инна, взяв в руки свидетельство о рождении, залилась слезами. В графе «Отец» стоял жирный прочерк. Словно не было у Алешки отца, словно и не жил Юра на свете — только прочерк остался, стирающий последнюю память.
И больше никто на свете, кроме нее, не помнит и не знает, каким же он был… И Алешка никогда не увидит его ласковой улыбки, его не подкинут в воздух крепкие руки… И не обнимут больше Инну, и губы их не сольются в долгом поцелуе…
Она выключала телевизор, если шел фильм про любовь, уходила, если отец садился смотреть передачу о войне…
Она брала на руки Алешку и смотрела в его лицо, отыскивая с каждым днем все больше Юриных черт…