— Его прямо в Америке пьют? — изумилась Надя.
— Да. А как по-английски со льдом, знаешь?
Надя отрицательно замотала головой.
— Дословно — «на камнях».
— Здорово! — сказала Надя.
Имея в виду, вероятно, и то, что узнала, и то, что пила, и то, что могла спокойно посидеть в прохладе.
— У нас в общаге горячую воду отключили. И холодную тоже отключают. То на час, то на три. Чинят что-то… Ну, все. А то я расселась. — Надя вскочила, поставила стакан.
— Что ты?
— Делать же надо… что-то. А что, нечего?
— Да, в общем… — Инна замялась.
«Бедная девочка! Привыкла за последние дни, как белка в колесе. Ведь действительно, делать-то нечего. Квартира, — вылизана. Готовить — рано. И Леши дома нет, одна я тут торчу».
— Давай-ка мы с тобой сделаем одну очень вкусную вещь, — продолжила она вслух.
— Американскую?
— Нет, — улыбнулась Инна. — Как здесь говорят, общечеловеческую. Меренги.
— Что-что? — не поняла Надя. — Это типа осьминогов?
— Нет, это не миноги. Меренги — по-другому называют безе.
— А, знаю! Вкусно очень!
— Ну вот. Сейчас всем сделаем вкусно. Надеюсь, яиц нам хватит.
«Я вовсе ее не боюсь, — подумала Инна. — Она не страшная».
Яиц было даже с запасом — три десятка. Инна показала Наде, как разбивать яйцо, отделяя белок от желтка, и теперь, открывая дверцы кухонного шкафа в поисках пергаментной бумаги, наблюдала, как медленно, старательно, затаив дыхание, совершает Надя эту нехитрую процедуру.
— Инна Николаевна, я вообще умею… Я очень много умею… — говорила она, долго примериваясь, как ударить ножом по скорлупе. — Я борщ знаете как хорошо варю! Лучше мамы. — И ударяла совсем слабо, и долго пыталась разломить яйцо пополам.
Ни один желток не попал в миску с белками, но прошло уже пять минут, а разбито было всего три яйца.
— Дай-ка я это сделаю. А ты пока поищи в том ящике венчик.
Инну даже радовало, что здесь не может быть миксера или шейкера, только старый мамин венчик.
Инна покорно рылась в ящике.
«Я опять все сделала неправильно, — думала Инна, легким сноровистым движением разбивая белую скорлупу. — Если она не сделает этого сама, она никогда не научится. Элементарный закон воспитания… Конечно, я же никогда не воспитывала ребенка. А взрослого-то труднее…»
— А что такое венчик? — жалобно спросила Надя. — Какой он из себя?
Пришлось самой поискать в ящике…
Инна снова разбивала яйца — восьмое, девятое, — точно, машинально, глядя на Надю, которая говорила, сидя на табуретке рядом:
— Инна Николаевна, а я у вас спросить хотела. По-английски яйца тоже яйцами называются или как-то по-другому? Ну, мужские…
«Ничего себе вопросик! — подумала Инна, сразу опустив глаза в миску и не донеся руку, потянувшуюся за следующим яйцом. — А что здесь такого? Почему я думаю, что в России все закомплексованные ханжи?»