«Панель, которая висела напротив кровати, была настолько почерневшей от времени и покрытой пылью, что на первый взгляд на ней можно было различить лишь запутанные линии и неразборчивые очертания; но, хотя он был погружен в мысли о чём-то другом, его взор возвращался без конца со странной настойчивостью и непроизвольностью... отдельные детали начали вырисовываться из хаотичной тёмной мешанины. Его любопытство живо проснулось, внимание зафиксировалось как пятно света, и гобелен начал понемногу появляться во всей своей полноте и вырисовываться отчётливо, словно неясно освещённый, на мрачной стене.
Это был геральдический щит, который нёс на себе герб древних владельцев замка, но герб этот был необычен.
Орнаментальный щит находился внизу панели и не бросался в глаза сразу. Он был в форме германских гербов XV века. Он стоял прямо, хотя и был закруглён снизу, на поросшем мхом старом камне. Его левый верхний угол сворачивался подобно листу старой книги. Другой угол, развёрнутый на столько же, насколько был сложен первый, нёс большое и величественное изображение в профиль, где нижняя часть шлема плотно прилегала к забралу, что делало его страшным и похожим на пасть рыбы. В качестве наконечника — два крыла орла, больших, сильных, узловатых, поднятых и расправленных, одно красное, другое — чёрное, и среди перьев крыльев, просвечивающихся ветвей, перекрученная и почти живая морская водоросль, напоминающая больше гидру, чем перо. Посреди перо перевязано лентой, достигающей почти до кончика рогов, больших и вставленных прямо в землю, и оттуда спускающаяся прямо до руки, которая их держит».
В соборе находилось знаменитое рукописное Реймсское евангелие XIV века, написанное кириллицей и глаголицей, на которое короли, присягая, возлагали руку.
Поэт с интересом рассматривал и город, который он посещал впервые. Если не считать поездок раннего детства, то всё остальное время отрочества и юности он провёл в Париже и нигде не бывал. Поэтому так ценны для него были поездки и в Блуа к отцу, и сейчас в Реймс.
Пребывание в Реймсе было полезно ещё и тем, что Гюго получил аудиенцию у Карла X, которому он преподнёс свою большую оду, описывающую торжественное событие и заканчивающуюся рифмованной молитвой, где есть следующая строка: «О Боже! Храни всегда короля, которого обожает народ!» — за что удостоился королевских подарков. Уже второй по счёту французский монарх узнавал имя поэта и читал его стихи, отмечая их наградами. Так Гюго входил в большую политику, пусть пока и опосредованно.
В том же 1825 году Гюго с женой и дочерью и в компании всё того же Шарля Нодье с его супругой совершил третье и самое протяжённое путешествие — в Альпы. Началось оно с приглашения Ламартина посетить его поместье Сен-Пуан в южной Бургундии, откуда путешественники уже сами добрались бы до долины Шамони у подножия высочайшей вершины Альп — Монблана.