А еще я чувствовал, что начал черстветь. То ли слишком устал и вымотался, то ли Род начал блокировать сострадание, но я не чувствовал особой жалости к Воронцовой. Пытался вызвать в себе эмоции, но было трудно жалеть кого-то после того, что только что произошло.
Черствеешь, Мих. Озлобился. Это скверно.
Грасс тоже теряла терпение.
— Сперанский, просто подлатай мне ногу и голову по-быстренькому, остальное дома залечу, — она бросила тревожный взгляд в начало поля. — Кажется, там что-то происходит. Давайте уже сами дойдем. Только помогите кто-нибудь подняться.
Малыш без разговоров просто взял ее на руки.
— Так будет проще, — добродушно улыбнулся он. — Ты легкая.
— Ну, это, конечно, не мой байк, но тоже неплохой вид транспорта.
Увидев, что мы направились ко входу, противники тоже засобирались. Они молча следовали за нами, бросая нам в спины угрюмые взгляды. Я ковылял, оперевшись на Сперанского. Коле и самому досталось, но парень стойко терпел. Старался даже виду не показывать, что испытывал боль, хотя я заметил, что он тоже был ранен.
— Горжусь тобой, друг, — сказал я, — Отлично сработались. И ты прекрасно себя показал.
— Это нам тобой нужно гордиться, — вымученно улыбнулся Сперанский. — Если бы ты не добежал… Когда ты начал закидывать их “Колобками”, да еще так кучно… А когда вышка загорелась, я подумал, что все… Конец.
Мы не успели дойти до рва, когда над территорией Полигона раздался противный и тревожный вой сирены.
— Что-то точно случилось, — вздрогнул менталист.
Я молча кивнул.
— Сейчас узнаем. Лезем в воду.
Едва мы перебрались через ров, как перешли на бег — уж кто как мог. От грузного топота Малыша сотрясалась земля, а мы с тщедушными Афанасьевым и Колей переходили с шага на бег — дыхания уже не хватало, да и мокрая одежда не прибавляла прыти.
Но чем ближе мы подбирались к полосе старта, тем тревожнее всем нам становилось. Я ощутил уже хорошо знакомый холодок в солнечном сплетении.
А затем мы услышали крики. Вой сирены заглушал их, но я смог даже разобрать слова.
— Воронцова…
— Ее превосходительство…
— Нашли здесь…
Я отпустил руку Сперанского, обратился к Роду и почти насильно вырвал из источника еще немного силы. Вложил все в “Берегиню” — на скорость. Защита сейчас была ни к чему. Уже ни к чему — я знал, что мы опоздали.
Но я должен был увидеть своими глазами то, что случилось с человеком, которому я своим выбором подписал смертный приговор. Радамант всегда добивался цели. Почти всегда.
Коля и Малыш что-то кричали мне в спину, но я не разобрал из-за громкого звука сирены. Чертова тревога вопила без остановки. Я пролетел бетонный коридор и буквально натолкнулся на группу людей в мундирах Аудиториума. Едва успел затормозить и даже, кажется, врезался кому-то в спину.