Наш Ильич: Воспоминания (Бонч-Бруевич) - страница 17

Партия большевиков, взяв власть в свои руки, занялась самыми неотложными делами. Надо было дать народу мир, прекратить войну с Германией, начатую царём. Надо было дать крестьянам землю, отобрать её у помещиков. Надо было наладить положение с продовольствием, а положение это к 1917 году стало трагическим: люди в городах голодали. Необходимы были срочные меры, и правительство приняло их.

Были немедленно отобраны у капиталистов эшелоны с мукой и зерном, которые стояли на железнодорожных путях в Петрограде. Большие запасы муки были обнаружены в городе у крупных мукомолов и владельцев булочных.

Благодаря этим мерам нам стали выдавать по карточкам фунт хлеба в день. Но подвоза из провинции всё ещё не было, и вскоре снова пришлось экономить, уменьшать паёк. Так в Петрограде мы дошли до восьмушки хлеба. И вот наступил печальный день, когда комендант Смольного, где находилось тогда Советское правительство, товарищ Мальков сообщил мне, что у нас все запасы кончились, даже восьмушку хлеба нельзя выдать.

Я заторопился в Управление делами Совета Народных Комиссаров. Туда должны были прийти телеграммы о том, когда Петроград сможет получить хлеб из провинции.

Было около семи часов утра. Немного спустя в Управление делами пришёл демобилизованный солдат. В то время уже был заключён мир с Германией, и солдаты часто заходили к нам перед отъездом домой. Мы снабжали их отпечатанным в виде книжечки Декретом о земле, принятым Советской властью.

Я просматривал почту и попросил солдата обождать меня. Он стоял за барьером, отделявшим большую комнату Управления делами от приёмной, и с любопытством всё рассматривал. В это время ко мне подошла наша буфетчица Маня.

— Как же быть, Владимир Дмитриевич? Ведь у нас ничего нет: ни куска сахара, ни ломтя хлеба, только что и есть чай да соль… — И она показала поднос, на котором стояли два стакана чаю и блюдечко с солью. — Как же я понесу это Владимиру Ильичу? Ведь он голодный! — говорила она чуть не плача.

Солдат прислушивался к нашему разговору.

— Ну уж нет! — вдруг громко сказал он. — Кого-кого, а Владимира Ильича мы прокормим!

И он поворотом плеча скинул со спины солдатский мешок, вынул из-за голенища складной нож, быстро раскрыл его, развязал мешок, достал круглую буханку хлеба, прижал её к груди и одним взмахом разрезал пополам. Половину буханки он сунул обратно в мешок, а другую, подойдя чётким, солдатским шагом к Мане, положил на поднос, проговорив:

— Вот этот хлебушек — Владимиру Ильичу.

— Спасибо тебе, солдатик! — обрадовалась Маня и тотчас же пошла в кабинет Владимира Ильича.