В общем, нам приходится ждать. Мы с Розенбергом обсуждаем стратегию, которая могла бы позволить нам добиться нового слушания под председательством судьи Марлоу. Опасаемся, что прежний судья Рэйни может выздороветь и вернуться на свою должность, хотя вообще-то это маловероятно. Рэйни уже за восемьдесят — золотой возраст для федерального судьи, но все же чересчур преклонный для окружного, получающего свой пост в результате выборов. Однако объективная реальность такова, что без ДНК-тестирования мы не можем доказать свою правоту.
Я снова еду в тюрьму, где сидит в камере смертников Дьюк Рассел. В последний раз я видел его более трех месяцев назад. Именно тогда я сообщил ему, что мы нашли настоящего убийцу. Эйфория, возникшая у него в тот момент, давно исчезла. Теперь настроение Дьюка колеблется между гневом и глубокой депрессией. Наш с ним телефонный разговор получился неприятным.
Тюрьма — кошмар для тех, кто заслуживает пребывания там. Для тех, кто оказался там из-за судебной ошибки, это ежедневная борьба за сохранение собственного рассудка. Тех же, кто внезапно узнает, что обнаружены доказательства его невиновности, но при этом остается за решеткой, эта ситуация приводит в исступление.
Я еду по двухрядному шоссе на восток где-то в Миссисипи или Алабаме — точно определить трудно, поскольку сосновые леса в этих штатах выглядят совершенно одинаково. Вообще-то я направляюсь в Саванну. Дома я не был уже три недели, и мне необходима передышка. Мой сотовый телефон издает жужжание, и по номеру на экране я понимаю, что мне звонит Гленн Колакурчи, пожилой юрист из Сибрука.
Однако оказывается, что это не он, а его миловидная секретарша Беа. Она хочет знать, когда я снова буду в их местах. Гленн Колакурчи хочет со мной поговорить, но встретиться собирается не в Сибруке, а где-нибудь еще.
Через три дня я вхожу в бар «Бык» — весьма популярное заведение в Гейнсвилле. В одной из кабинок в дальнем конце зала замечаю Беа. Она приглашающе машет мне рукой. Напротив нее за столиком сидит весьма щегольски одетый адвокат Колакурчи. Он в синем костюме из жатой ткани, накрахмаленной белой рубашке, галстуке-бабочке в полоску и подтяжках.
Беа, извинившись, куда-то уходит, и я сажусь на ее место. Официантка сообщает, что бармен как раз сейчас готовит по своему особенному рецепту сангрию и нам надо попробовать этот напиток. Мы заказываем две порции.
— Обожаю Гейнсвилл, — произносит Гленн. — Я провел тут семь лет — в другой жизни. Чудный городок. Здесь отличный университет. Кстати, а вы что окончили, Пост? Не могу припомнить.