— Один к ста.
После наступления темноты терпение двух молодых охранников в тюремной униформе иссякает. Они устали от безделья, от ощущения, что они всем мешают, от того, что при виде их медсестры хмурятся. Им надоело охранять заключенного, который при всем желании не смог бы совершить побег. К тому же они проголодались, и, судя по их обширным талиям, пропускать обед или ужин не привыкли, так что для них это дело серьезное. Я убеждаю их в том, что проведу всю ночь в комнате для посетителей, которая находится в коридоре неподалеку, и, если с Куинси что-нибудь случится, позвоню им на сотовые. Затем прощаюсь с ними, пообещав, что заключенный будет всю ночь надежно заперт в здании больницы.
В палатах отделения реанимации есть только койки для больных, а стульев нет. Появление здесь посетителей не приветствуется. Зайти ненадолго, чтобы посмотреть на больного или перемолвиться словечком с близким человеком, если он в состоянии говорить, — это еще допускается. Однако медсестры весьма агрессивно добиваются того, чтобы лишние люди в палатах не находились и, вообще, там было как можно темнее и тише.
Я устраиваюсь в комнате отдыха за углом и пытаюсь заставить себя читать. На ужин довольствуюсь какой-то едой из вендингового автомата. На мой взгляд, многие совершенно напрасно недооценивают ее. Затем я немного дремлю, после чего, включив компьютер, разбираю целый водопад электронных писем, а потом еще немного читаю. В полночь я на цыпочках пробираюсь обратно в палату Куинси. Его ЭКГ вызывает у врачей тревогу, и вокруг койки собралась целая группа медиков.
Неужели это конец? В каком-то смысле я надеюсь на это. Я не желаю Куинси смерти, но и не хочу, чтобы он просто существовал как овощ. Отгоняя эти мысли, я мысленно молюсь за него и за врачей, которые пытаются спасти его. Выйдя из палаты, я отхожу в угол коридора и сквозь стеклянную стену наблюдаю за тем, как медики предпринимают поистине героические усилия, чтобы сохранить жизнь человеку, для убийства которого штат Флорида сделал все возможное. Невинного человека, у кого извращенная система уголовного преследования украла свободу.
Борясь с переполняющими меня эмоциями, я задаю себе вопрос: можно ли сказать, что фонд «Блюститель» в ответе за то, что случилось с Куинси? Оказался бы он здесь, на больничной койке в отделении реанимации, если бы мы не взяли в работу его дело? Нет. Мечта Куинси о свободе и наше желание помочь ему выйти из тюрьмы превратили его в мишень.
Я закрываю лицо ладонями и не могу сдержать рыданий.
В комнате отдыха для посетителей реанимационного отделения стоят два дивана, но ни один из них не годится для того, чтобы на нем спал взрослый человек. На первом, в противоположном от меня углу помещения, устроилась женщина, чей сын-подросток попал в аварию на мотоцикле и получил тяжелые травмы. Я уже дважды молился за него вместе с ней. На другом диване расположился я. Борясь с жесткой подушкой, я урывками дремлю до трех часов ночи, а затем мне неожиданно приходит в голову то, что, казалось бы, должно было стать для меня очевидным гораздо раньше, с самого начала. Приняв сидячее положение, я обвожу взглядом тускло освещенное помещение и вслух говорю сам себе: