Бекки вздрогнула, услышав название своей неудавшейся презентации.
— Или вы считаете, что до вашего прихода никто и понятия не имел, как нужно работать?
— Благодарю за совет, мистер Файн. Вы совершенно правы.
В руках покалывало, но Бекки держала спину прямо и говорила ровным уверенным голосом. Она несколько лет отвечала на звонки поставщиков и знала, как нужно держаться, если дело принимало неприятный оборот.
Бекки медленно сложила ведомость, жестко улыбнулась Альберту Файну и еще несколько секунд разглядывала его. Костлявые руки, обручального кольца не видно. Вечером в пятницу — в комнате отдыха. Тщательное и безнадежное причесывание (а волос все меньше)… Он почувствовал себя неловко, понимая, что Бекки все это отмечает. В ее улыбку потихоньку проникла жалость; она в упор смотрела на Файна, пока он не опустил взгляд. Затем резко повернулась и вышла.
Охваченная яростью, Бекки едва слышала, как Фредди и остальные начали прощаться: «До свидания, хороших выходных». Но, как обычно, привела в порядок свой стол, накрыла чехлом пишущую машинку, поставила книгу «Голден» на полку. И тайком засунула ведомость с чеком в нижний ящик стола, под запасной свитер.
На следующее утро Бекки проснулась еще до рассвета. Ее разбудила незатейливая песенка горлицы — четыре нотки, не больше. Стены спальни перекрасили в мягкий персиковый цвет, однако комната не очень изменилась. На полках стояли книги, как раньше куклы; блузки и юбки висели на грубых деревянных штырьках и все еще пахли теми духами, которыми она пользовалась в старших классах. Прямо перед окном рос тополь, и через щель в шторах было видно, как ветер колышет верхние ветки — сколько Бекки себя помнила, эта картина не менялась.
Неожиданно с лестницы раздался грохот. Бекки замерла, боясь пошевелиться. Услышав стон, выскочила из комнаты: отец лежал на боку, одна рука заломилась за спину, на другую он опирался и силился встать.
— Господи, папа. У меня чуть сердце не остановилось! — Она обхватила его за талию, помогла подняться. Присела рядом с ним на ступеньку. Отец тяжело дышал.
— Как ты? Ничего? — Она убрала ему волосы с лица. Хэнк виновато улыбнулся. Понимал, что напугал ее.
Все началось прошлой зимой; приступы случались все чаще и сначала вроде бы проходили бесследно, если не считать того, что он начал кое-что забывать и путать — положил ключи в посудомоечную машину, забыл, как зовут церковного пастора. Однако болезнь прогрессировала, отцу становилось хуже: отнялась правая рука, почти совсем пропала речь. Дома он чувствовал себя более-менее, но Бекки задавалась вопросом, сколько еще это продлится. И что потом. Представляла себе — а если бы он упал так в будний день, дома никого — лежал бы со сломанной ногой или спиной… Нужно что-то делать.