Только старушка буквально вцепилась в колонну, что держала крышу на веранде, и разрыдалась, а Карин смотрела на это и ничего не понимала. Странно как-то все это воспринимала. Вроде ей и жаль было женщину, но, почему она так резка, было не ясно. Хочешь ехать – езжай, мать тут причем? А планета? Что не так с планетой?
Почему-то у Карин не получалось понять, что не так. Словно она вообще не знала значение слова «нежизнеспособна» или знала, но забыла.
– Зайна, ну что ты тут сидишь? – спросил мужской голос, и Карин посмотрела в другую сторону.
Ее передернуло, когда она увидела, что то самое блестящее нечто, которое она увидела на столбе – ничто иное, как тот самый странный робот, что связал ей руки. От одного его вида Карин стало не по себе, и боль в вывернутых руках вернулась, словно тело ее вспомнило. Запястья заныли. Она даже потерла левое пальцами правой руки, ощущение было такое, словно там был огромный синяк, но Карин его не видела, да и не смотрела на свою руку, только с ужасом слушала, как паук-робот пищит что-то мужчине в ответ, когда тот берет его на руки.
– Ой, не волнуйся, дорогая. Нас с тобой это не касается, – совершенно серьезно ответил ей мужчина.
Вид у него был диковатый. Волосы, явно некогда короткие, а теперь отросшие в засаленные нечесаные патлы, висели жирными сосульками. Кожа имела землисто-серый цвет. Под глазами виднелись глубокие темные круги. Майка, видимо, когда-то белая, имела странный серо-желтый цвет. На темных шортах, прямо над коленом красовалось пятно – такое блестящее, что казалось, будто на ткань капнул расплавленный металл, но, скорее всего, это была просто металлическая краска вот с этой самой пиликающей ему в ответ штуки, неясно для чего существующей.
– И вы собирайтесь. Транспортная капсула вот-вот улетит, – сказала женщина, силой вытащившая мать на улицу. Чемодан она бросила и теперь двумя руками сжимала запястья старушки, а она уже не рвалась, просто плакала, обреченно опустив голову. – Ну пойми ты, что это ради тебя. Тут же никого не останется…
– Почему никого? – удивился мужчина и как-то странно дергано улыбнулся, и походила эта улыбка на судорогу в трехдневной щетине. – Я остаюсь.
– Вы шутите?! – поразилась женщина. – Как?
– Я не могу оставить тут дочь, а там теперь такое под запретом.
Паукоподобный робот запищал еще сильнее, и лампочка какая-то замигала. Он или оно – или что это вообще было? – поднимало на него подобие своей головы, но вырваться не пыталось, только одной из восьми лап осторожно обнимало его руку.
Мужчина существу не отвечал, но целовал ее блестящее тельце с блаженной, совсем другой улыбкой. Взгляд у него даже прояснялся, теплел, но зато про женщину он совсем забывал.