Именно для этого она сегодня и приехала к бывшему мужу. Сказать, что решила завязать с визитами, ведь Павел достаточно хорошо себя чувствует, скоро его выпишут, и надобность в ее помощи отпадет.
Она даже придумала небольшую речь, прекрасно осознавая, что так просто, без боя, Павел свои позиции не сдаст, будет сопротивляться до последнего. Конечно, в этом была львиная доля ее, Мишель, вины. Это она его разбаловала. Понимала, что надо быть построже, но сама мысль о том, что Виннер несколько недель находился между жизнью и смертью, заставляла Мишель быть снисходительной к его слабостям и желаниям.
— Да, Павел, — сказала, входя в спальню.
Виннер сидел в глубоком кресле. Домашние брюки и бархатная бонжурка (и где только он ее откопал?) делали его похожим на престарелого профессора. Но молодое, крепкое тело, стильная стрижка, гладковыбритая физиономия и наглый взгляд напрочь рассеивали данное впечатление.
— Миш, ты садись, — Павел махнул рукой в сторону кровати. — Нам поговорить нужно.
Мишель немного замялась, вот не хотелось ей сидеть на чужом спальном месте. Но выбора у нее не было — кресло в спальне было только одно. Так что или она останется стоять перед Павлом, как солдат — новобранец перед генералом, или устроится на его кровати.
Секунду помедлив, Мишель села на застеленную темным покрывалом постель бывшего мужа.
— Да, нужно, — согласилась она, устраивая руки на коленях.
Как школьница, ей богу.
— Я тут подумал, — начал нерешительно Павел, и Мишель, прекрасно зная все его замашки, напряглась, — хватит нам уже дурью маяться.
— В смысле? — не поняла Мишель.
— В смысле, переезжай сюда, — немного раздраженно ответил Павел.
— Зачем?
— Затем, — в тон ей сказал Павел.
— Павел, — вздохнула Мишель, — давай поговорим серьезно.
— А я совершенно серьезно тебе говорю: переезжай ко мне. Что мы как дети малые.
— Паш, — Мишель растерялась после его слов, — зачем мне сюда переезжать? Ты почти здоров, моя помощь не нужна. Какой смысл нам жить вместе?
Павел внимательно на нее посмотрел, резко поднялся с кресла и пересел к ней на кровать.
— Мишка, — он взял Мишель за руку и переплел пальцы, — я совершил огромную ошибку. Принял за настоящее чувство легкое увлечение. Знаю, что этим обидел, предал тебя. Знаю, что виноват. Но когда я лежал в больнице, понял — никто, кроме тебя, мне не нужен. Только ты, Мишка. Ты. Навсегда.