— И когда ты курила?
— В смысле, раньше?
— Угу.
— Обычно именно в такие моменты.
— Во время пожарной тревоги? — вскинула бровь Кэсси.
— Когда мне было скучно. Или на прогулке. Или после секса.
— Как Алекс Соколов.
Кэсси не планировала произносить это вслух. Интересно, с чего бы она о нем вспомнила?
— Парень, убитый в Дубае?
— Да. Он курил, только когда уезжал за границу: в Европу, Россию или на Ближний Восток. По крайней мере, так он сказал.
Макайла, похоже, задумалась.
— Ты хорошо его знала? Я считала, вы познакомились на рейсе из Парижа.
— Так и есть. Я не горжусь тем, что в итоге провела с ним ночь. Но да, мы познакомились в самолете.
— Он был хорошим парнем?
К ним подошел еще один член экипажа, Джастин, мужчина чуть старше Кэсси. Перед эвакуацией он надел синие джинсы и белую оксфордскую рубашку. По крайней мере, Кэсси предположила, что ему пришлось одеться. Вероятно, как многие ее коллеги, во время путешествий он спит голым, чтобы не возить с собой пижаму. Или ему становится жарко, как Кэсси, и, засыпая, он наслаждается прикосновением прохладных простыней. Может, ему нравится эротический заряд, возникающий от такого прикосновения. Кэсси уж точно нравится.
— Добрый вечер, дамы, — поздоровался он. — Ничто не сравнится с парой часов крепкого сна, который прерывает визг сирены. В смысле, пожарной тревоги.
— Да уж, — согласилась Кэсси.
А после, наверное, потому, что достигла стадии, когда ей стало абсолютно наплевать, что подумают о ней люди, снова обратилась к Макайле, отвечая на ее вопрос:
— Да, Алекс Соколов был хорошим парнем. По крайней мере, со мной. Может, он замышлял какую-то гадость. Может, занимался темными делами. Я плохо его знала и была слишком пьяна, так что моей оценке вряд ли стоит доверять. Но мне он понравился.
Она повернулась к Джастину и голосом, настолько безучастным, насколько вообще возможно, голосом женщины, уверенной, что все ее мечты и надежды прошли мимо, пояснила:
— Мы говорим о человеке, с которым я переспала в Дубае, о том, кого убили в нашем номере. Простите, в его номере.
Джастин помолчал пару секунд, потом поднял руки вверх в универсальном жесте, показывающем, что человек сдается.
— Я могу отойти, если вам надо поговорить наедине. Не хотелось бы влезать в личный разговор, — произнес он беззаботно.
— Нет, — остановила его Кэсси. — По-моему, у меня уже не осталось никаких тайн.
Как только слова сорвались с губ, она осознала, насколько они нечестны. В них не было ни капельки правды. В каком-то смысле это был худший вид вранья, поскольку оно предполагало, что она отказалась от всех секретов и лжи. Но конечно, она просто жила в другом круге секретов и лжи.