Стоило зайти разговору про войну в Афганистане, как Соколов сообщал чуть ли не по секрету, что оккупация была вынужденным шагом — иначе через 48 часов в Афганистане высадились бы морпехи СТТТА Я напомнил, что басню о «48 часах» рассказывали и про оккупацию Чехословакии — Соколов подтвердил, что все именно так и было: да, войска НАТО собирались захватить и Прагу.
Кроме секретных планов НАТО, Соколов раскрыл еще один государственный секрет: оказалось, что ЦРУ провело масштабную операцию по подрыву советского сельского хозяйства и забросило в страну колорадского жука. Собственно, эту версию тогда каждый мог слышать от бабок на рынке — для них тоже было очевидно, что коли жук колорадский, то и к ним на огород его могло занести только ЦРУ.
Больше мы, правда, говорили о юридических аспектах дела. Я поинтересовался, как Соколов собирается доказывать «заведомую ложность». Обвинение в «клевете» предполагало, что следствие должно доказать не только то, что информация в моих текстах не соответствовала действительности. Требовалось еще доказать, что обвиняемому это было известно — то есть КГБ должен был неким мистическим образом залезть мне в мозги.
Соколов, конечно, тоже все обдумал. По его мнению, коли я учился в трех институтах, то, по умолчанию, не мог не понимать, что написанное было клеветой.
— Ну, знаете, а Сахаров — академик…
— А мы возьмем университетские работы по истории КПСС, историческому материализму, и сразу будет видно, что ты знал, что сравнение с фашистскими государствами — клевета.
— А если было наоборот, и это для истории КПСС я переписывал из книг, которые были заведомо ложные? Соответственно, эти университетские курсовые — ложь. Могу даже признать себя виновным…
Соколов возражал, что если бы та информация даже была ложной, то она не порочит советского строя, поэтому не клеветническая, после чего запутывались уже мы оба — что «порочащее», что «ложное» и где «клеветническое».
После непривычно сытного обеда в тепле кабинета меня тянуло спать. Это время было самым томительным, от сидения в одной позе уставало тело. Я большей частью смотрел в окно, наблюдая то облака, то стену КПЗ, видневшуюся из окна, — стараясь угадать камеру, в которой сидел.
Соколов, однако, не терял темпа и продолжал вещать ровным голосом нон-стоп. Для того чтобы вырваться из словесного потока, пару раз я даже изображал, будто бы, действительно, сплю. Конечно, не спал и даже не дремал, но клал голову на руки на столе, и это создавало хоть какую-то иллюзию отчуждения.
Ровно в пять часов допрос прекращался. Соколов вынимал из машинки лист, который был и единственным — и предлагал мне подписать. Я отказывался и даже не брал его в руки. Не знаю, что Соколов потом делал со всеми этими бумагами.