В дневную смену дежурила медсестра по прозвищу Вера-шпионка. Это был вариант Аглаи-лайт. Так же, как и на Аглае, на этой сухонькой маленькой женщине лежала родовая печать ГУЛАГа. Ее глаза, мелкие до такой степени, что их было сложно увидеть, просвечивали зэков, как рентгеном — и безошибочно замечали любые признаки нарушений.
Тогда Вера-шпионка останавливала зэка и бесцеремонно начинала шмонать — почти всегда что-то находилось: Кейва кенту из другого отделения; иголка с ниткой — зашить дыру на подушке; зэковская кепка, пошитая для санитара и приготовленная к продаже, — ну, или, на худой конец, просто спичка. Спички в отделении были почти у всех, хотя формально работа Прометея, дарившего огонь зэкам на время перекура, была возложена на санитаров.
Свою кличку Вера получила за тот же прием, который использовала и Аглая: Вера-шпионка любила встать у двери камеры и, невидимая, слушать разговоры зэков. Она могла спокойно войти в туалет, когда в неурочное время там кто-то курил в одиночку — застав же зэка за отправлением естественных надобностей, столь же спокойно и без извинений удалялась.
Единственное, что делало Веру менее смертоносным оружием, чем Аглая, был сам мягкий режим Шестого отделения. Кисленко на курение в туалете не обращал внимания — ну, а в камерах здесь никто не дымил.
Когда Вера не передвигалась бесшумным призраком вдоль камер и не навещала туалет, она обязательно что-то писала в журнал наблюдений. Это было идеальное око Большого брата — столь же имперсональное и бесчувственное, как оруэлловские скрины.
На обеде опалился Вася Овчинников. Еда для него была столь сильным стимулом, что он не включился и не заметил взгляда Веры, следившей за ним, пока он тихонько сметал объедки со столов в свою миску. На выходе Вера тут же Васю остановила и конфисковала добычу. Вася заныл, взмолился, после чего псалмами начал взывать к небу и нечестивую Веру проклинать.
— Ниже пребудут беззаконницы пред очами Твоими: возненавидел всех, делающих беззаконие! Погуби же всех глаголющих лжу: людей крови и льстива гнушается Господь! — что-то такое голосил Овчинников.
Уже в коридоре отделения Вася ни с того ни с сего набросился на Глухого. Глухой — по фамилии Коломин — лишился слуха в детстве после инфекции. Он ничего не слышал, хотя мог читать по губам — и говорил с завыванием, так что его, действительно, сложно было понять. Что понял Вася, осталось загадкой — но, видимо, совершенно обратное паре слов сочувствия, которые попытался произнести Глухой.
— Так и ты, демон, надо мной издеваешься? — орал Вася, размахивая кулаками, которыми от пуза лишь с трудом мог дотянуться до обидчика.