— Почему? — спросили его.
— У него морда самая страшная…
Критерий был не очень убедительный: добрая половина членов Политбюро выглядела, как зомби, и вполне органично могла бы вписаться в строгую камеру № 11 Первого отделения — равно как и обитатели камеры № 11 не очень выделялись бы среди членов Политбюро[88].
Старика никому не было жалко, к этому времени анекдоты о Брежневе любили больше, чем его самого. Объективно люди жили гораздо лучше, чем до устроенного им тихого переворота в 1964 году, но, к своему несчастью, Брежнев прожил на свете слишком долго.
Если бы Брежнев умер лет на пять раньше, то о его правлении помнили бы как о «золотом веке». Однако нефтедоллары, заработанные на нефтяном кризисе начала семидесятых, иссякали, войны пожирали их еще больше, очереди становились длиннее, а магазины — пустее. Об этом рассказывали все, недавно пришедшие «с воли». Соответственно росло и глухое, навязчивое, пусть и бесцельное, русское недовольство.
Беднели не только простые смертные. Было смешно наблюдать, как главная медсестра Валентина отправлялась первой «на разведку» в тюремную столовую-буфет. Возвращаясь, она командовала:
— Зоя, беги быстрее: там в офицерской еще сосиски дают.
Медсестра Зоя Ивановна — «незлобивая старушка», говоря словами Зощенко, — тут же бросала лекарства и с затуманенными глазами мчалась в столовую. Из этого можно было догадаться и про то, что сосиски продают только офицерам, и про то, что даже не всем офицерам они достаются.
Плохела, конечно, и кормежка зэков. Ежедневными блюдами стали отвратная «солянка» из кислой капусты и перловая каша. Былые «деликатесы» вроде картофельного пюре и «пончиков» стали появляться совсем редко.
Однажды нас удивили, когда в обед на столы выложили по целой крупной селедке на каждого зэка. Секрет «чуда» раскрылся моментально: селедка оказалась вонючей и явно пережившей свой век, съесть свою смог только недавно вернувшийся из «лечебного» отделения Вася Овчинников, который тем самым еще раз доказал, что может глотать все, кроме алюминия и бумаги.
Правда, опытный Егорыч пошел на хитрость — недаром он сидел в гитлеровском концлагере. Набрав миску тухлой селедки с собой в отделение, Егорыч с поварским умением аккуратно ее выпотрошил — не имея под рукой ни ножа, ни другого острого предмета, — вымыл холодной водой и замочил на ночь. И на другой день мы завтракали этой селедкой, которая уже почти и не пахла. Селедка была, конечно, экзотическим завтраком, но стоило спешить, ибо миску могли найти и конфисковать на шмоне в любой момент.