В отличие от Натана Щаранского, против которого были столь же тяжкие обвинения, но который вел себя достойно, Репин сразу сломался и пошел давать показания на всех диссидентов подряд. Кажется, он выступил свидетелем обвинения на шести процессах и еще несколько раз показывался по телевизору, вещая клевету о связях правозащитников с ЦРУ и тому подобном. За свою клевету Репин получит награду в виде недалекой ссылки — мне, как «клеветнику», было неприятно это сознавать. В советском мире все было как-то наоборот.
Тех, кого было совсем не за что арестовать, запугивали. В Москве КГБ вынес официальные предостережения поэтам Евгению Рейну, Генриху Сапгиру, Дмитрию Александровичу Пригову и Герману Плисецкому — за их публикации за границей.
На этих эмоциональных качелях и прошла весна 1983 года. Было странно вспоминать, что здесь же, в психбольнице, весна 1976-го проходила тягостно — тогда сидеть на солнышке и смотреть на яркую зелень казалось потерей времени жизни. Однако после СПБ обычная психбольница воспринималась чуть ли не как рай.
Пару раз мы снова прогулялись с Вулисом среди газонов. Весенний воздух пах свободой, и я с Вулисом уже спорил.
— Ладно, Ян Абрамович, диагноз побоку. Но почему СПБ? Вот мы мирно прогуливаемся — я точно особо социально опасный?
— Виктор Викторович, это легко объяснить, — снисходительно улыбался Вулис. — Если бы вы были в дупель сумасшедший — Вулис так и сказал — и сочинили трактат о реформе галактики, то было бы все ясно, и тогда бы вас привезли сюда. Но то, что вы написали, правдоподобно — тут Вулис поправил свою политическую двусмысленность, — не выглядит как бред. Что и создает особую опасность, так как может повлиять на чьи-то политические убеждения.
Спорить дальше не имело смысла. В той Матрице я считался особо опасным сумасшедшим только потому, что был недостаточно сумасшедшим[93].
Режим в военно-экспертном отделении де-факто отсутствовал, на выходные многие получали отпуска, так что и отделение пустовало. Никто не унижал, не угрожал, не надо было бояться лекарств, ожидать шмонов. Зато можно было вдоволь читать и писать. Уже тогда я думал, что если дадут мне еще полгода «принудки», то не расстроюсь ни на секунду.
Глава II. ПАЛАТА № 6. MADE IN THE USSR
Психбольница была довольно мрачным заведением, но после СПБ я ощущал себя там примерно как Адам, вернувшийся после грехопадения в некогда потерянный рай.
Это было парадоксом, но о причинах либерального отношения Вулиса и КГБ не требовалось много гадать. Обычно такие условия политзаключенным создавались в столицах — для диссидентов, известных на Западе. Об этом никто никогда не говорил, но то, что Вулису уже начали приходить письма из-за границы, звучало в обертонах его разговора. Это и делало меня исключением. Обычно политзаключенным, переведенным из СПБ, создавали такие условия, что перемещение в обычную психбольницу было более похоже на перевод из одного отделения СПБ в другое. В те же условия помещали и тех, кто приходил в психбольницы другим путем.