Он входил и говорил:
— Господи! Как же у тебя хорошо.
А как там у нее хорошо! Все старенькое, все скрипит.
Единственное, что она себе позволяет, — менять на окнах шторы, на это она разоряется, но ей это надо — нарядное окно. Правда, последнее время возникли проблемы. Нарядное окно как бы выбивалось из остального. Палас затерт. Кресла обтерхались, полированный шкаф вопиет, что стар и угласт, но по-прежнему блестит оглашенно… Тогда она покупает темную штору, а шкаф запячивает в тень… и получается хорошо! Замечательно, можно сказать…
— Когда ты переедешь ко мне, — говорит Кулачев, и она вся замирает, потому что знает: никогда. Она кладет ему ладонь на губы, он целует ее медленно и нежно и повторяет:
— Когда ты переедешь ко мне…
Пусть он так думает. Даже того, что с ней уже случилось, слишком много для ее поздних лет. Она не приживется к чужим вещам, они не станут с ней заодно, чайники и веники.
Мария Петровна тщательно и не спеша вытирает пыль, мокрый половик покорно ложится у порога. Милые сердцу тряпки…
Она подошла к телефону и стала его протирать. Трубка спокойно урчала в руке, а она зачем-то дула в мембрану. И вот тут до нее дошли слова Кулачева, что у Елены нет телефона. Действительно нет. Сменщики сняли аппарат, а дочка свой старенький снять постеснялась. В их планах телефон первая покупка, у Марии Петровны на подходе одна халтура, за которую она получит нечаянные денежки и отдаст их целево — на телефон.
Тогда совершенно непонятно, как же могла узнать об Алке Елена, если все знал один Мишка? А телефона нет…
Она никогда не говорила Кулачеву про это. Она вообще с ним о дочери и внучке старалась не говорить, ей не хотелось, чтоб он знал, что Елена хроническая неудачница, что Алка может заразиться этим от матери, и уже есть признаки. Зачем ему об этом знать? Ну разошлась — делов! На фотографии красивая женщина, а то, что она на себя сейчас не похожа, разве это тема для разговора с чужим мужчиной, даже если он Кулачев? Мария Петровна стеснялась слова «любовник». Вот такая она дура, хотя в какой-то своей статье писала (еще до Кулачева), что слово надо реабилитировать, что система старых табу должна быть смягчена, ибо процесс освобождения женщины от крепости все равно идет, так давайте скажем: любовник — от слова любовь, а любовь — это лучше зла и ненависти и прочее, прочее… Ее статью тогда повесили на доску лучших материалов, она получила гневный отлуп в письмах от несогласного народа и коллективную благодарность от сотрудниц какого-то НИИ. Но тем не менее, пропагандируя и просвещая, Мария Петровна Кулачева называла «мой друг», «мой хороший приятель», «один близкий мне человек», так и не иначе.