Он ей сказал:
— Встаньте. Земля в лесу сырая. Прихватит.
Хотелось сказать глупость: «Вы же лежали». Но устыдилась вновь возникшей попытки как бы сравняться с ним в горе. Сообразила, кретинка, вовремя низкость своих проблем.
Приподнялась, пересела на поваленное дерево, он же остался сидеть, и руки его, большие и сильные, безвольно висели между колен.
— Извините, — сказала она. — Я к вам пришла из собственной дури… Семейные дела, говорить не о чем. Мне не нравится, что вы тут один. Давайте уйдем отсюда вместе.
— Да мне некуда, — сказал он.
— Ну… не знаю, — ответила Мария Петровна. — Поедемте со мной в Мамонтовку.
— Спасибо. Мне надо быть здесь. Я должен встретить ночной самолет.
— Тогда поедемте ко мне домой. Когда у вас самолет?
— В полночь.
— Как раз успеете принять душ. Извините, но у вас бомжеватый вид.
Он пошел за ней покорно, Мария Петровна, правда, вся вибрировала, и хоть она была той самой из десяти одной, ей сейчас хотелось бы быть с большинством, но получалось все, как получалось. Она сама пошла в лес.
Она сама навязалась человеку. Она сама его позвала.
Значит, так тому и быть. Алка переночует одна, не маленькая. И пусть поразмышляет над собственным языком. Кулачев, наверное, ее искал, но она рада, что он ее не нашел. Рада! Надо кончать этот роман, чтоб потом не рыдать в землю от горя. Она и так попалась крепко, но не до такой же степени, черт возьми! Конечно, Кулачев не был у Елены и не мог быть, но эта безумная фантазия помогла ей осознать степень ее зависимости от него, степень его необходимости в ее жизни. «А что я ожидала? У меня что, этих романов было не считано? Он только и был один. Как единственный ребенок. Все у меня по одному. Одна дочь. Одна внучка. Один Кулачев. Так что же теперь — кинуться во все тяжкие? Вот веду за собой мужичка, нашла в лесу, подобрала, все творю собственными руками».
Так они ехали, Мария Петровна с ощущением какой-то бездарной катастрофы, а Павел Веснин тихо и покорно.
Она сразу отправила его в душ, а потом достала новую рубашку, которую купила для Кулачева, но отдать еще не успела. Строгая темная рубашка в тоненькую полоску.
— Потом вернете, — сказала она, — а я постираю вашу. И не говорите ничего, не говорите! Я веду себя абсолютно как идиотка, знаю без вас. Поэтому облегчите мне бремя моей идиотии — подчинитесь ей. Еще я вас лопою чаем, и самое время будет ехать к самолету.
Они не разговаривали. Он выпил чашку чаю без ничего и пошел к двери.
— Я бы сказал вам спасибо, — сказал он у порога, — но я не верю в слова.
— Я тоже, — ответила Мария Петровна с излишним значением.