Симины родители просто спятили от этой мысли. И хотя понятие об образовании почти в каждой еврейской семье является главным, старые Воловичи сказали: «И там не дураки живут. И там есть институты. И там примут такую круглую отличницу».
В общем, машина закрутилась. Кулачев приехал в Челябинск и косноязыко обрисовал перспективу.
— А как же мы? — спросил отец. Глаза у него стали какими-то детскими и беспомощными, а вот мама как раз вся напряглась и зажелезнела.
— Если им там будет лучше, — сказала она, — то мешать не имеем права.
Из отца вырвалось какое-то не то шипенье, не то свист, слова обронялись без связи, просто так слова, а не фразы и предложения.
— Родина… Твою мать… Кормили-поили… Серп…
Яйца… Батя… В гробе… Маца… Щи… Наше… Еще заплачешь… Затянет…
Кулачев не знал ни что сказать, ни что делать. Все бессмысленные дурьи слова отца были ему понятны, а вот мать, которая «не препятствовала», понятной как раз не была. Они ведь ни Симы, ни внука так еще и не видели, ситуация, прямо скажем, не очень, но на несвязные слова мужа мать ответила так: «Там он не сопьется, там этого в заводе нет. Евреи — люди, конечно, не простые, хитрые, но надежи в них больше. Они хоботком, да в дом, хоботком, да в дом… А у нас все промеж рук и мимо счастья».
Почему-то эта фраза «мимо счастья» остро задела Кулачева и сыграла как раз не ту роль, на которую была рассчитана. Хоть он и разглядывал на карте эту загогулинку по имени Израиль, эту крошечку-хаврошечку земли, мысль, что их жизнь с Симкой, веселая, интересная и страстная, все-таки, как сказала мама, «мимо счастья», где-то там внутри внедрилась. Из Кургана на все эти израильские идеи прилетела старшая сестра Алевтина.
Сима на пороге с ней столкнулась, чмокнула в щеку — и в Киев. Алевтина все оглядела, все понюхала.
— К чему ты принюхиваешься? — спросил он.
— У вас не пахнет дитем, — сказала она.
— Так он же в Киеве, — засмеялся Кулачев.
— Знаешь, — грустно сказала сестра, — ты это не поймешь… Но отец, который не знает, как пахнут первые пеленки его ребенка, так отцом и не станет!
— Господи! — ответил Кулачев. — Какие семьи распадаются, все в запахах по маковку. А мы живем.
Но что-то в словах сестры было… Было…
Когда он приезжал в Киев и брал на руки хорошего крепкого малыша, он не испытывал ничего, кроме смущения и растерянности.
Поэтому, когда встал вопрос ребром и он виновато и робко сказал о своей неуверенности, Сима подхватила это без всякого отчаяния. Более того, она как-то трезво сказала:
— А с чего тебе туда хотеть? У родителей моих — идея, у меня любопытство и сын, у тебя должна быть я, ребенка ты не знаешь, но одна я маловато, да?