Появилась — и тут же исчезла.
— Прекратите! — проговорил я, поднимаясь на несколько ступенек.
— Никак, еще сугубые пожаловали… — насмешливо проговорил Куракин, оборачиваясь.
И тут же осекся, встретившись со мной взглядом. Нам не случалось общаться лично — с тех самых пор, как мы с Богданом отделали второкурсников в день перед заселением в казематы. Авторитет «дядьки-майора», оставшегося в училище на четвертый год, надежно защищал меня.
Но обиду его сиятельство явно затаил.
— Не лезь не в свое дело, зверь сугубый, — процедил он сквозь зубы. — Без тебя разберемся.
— Однокурсники — мои. — Я указал на ребят за его спиной. — А значит, и дело тоже мое, чучело ты дра…
— Ты чего вякнул? — Куракин шагнул ко мне, сжимая кулаки.
— Я сказал — не трогай наших, — ответил я. — Так что развернулся — и пошел вон отсюда.
Я хотел добавить что-то и про его товарищей, но вовремя передумал: даже с учетом одной выигранной драки и крутого «дядьки» до портупей-юнкера мой статус пока еще не дотягивал.
Но так ли уж сильно? Краем глаза я заметил, что Богдан встал со мной рядом. По правую руку. А Артем — по левую. Он так и не поблагодарил нас за спасение — да и вообще почти ни с кем не общался. Из-за статуса «красного» юнкера, а скорее даже из-за банального отсутствия желания… Так что другом я его бы точно не назвал.
Но теперь он почему-то решил прикрыть мне спину, а за ним подтянулись и еще несколько ребят со взвода. И все до одного сжимали в руках так любимые Мамой и Папой «трехлинейки». Конечно, ни штыков, ни тем более патронов на практических занятиях в классах ни у кого не было, но даже без них винтовка оставалось грозной силой.
Драки в училище случались редко. И, разумеется, были строжайше запрещены — а уж за использование Дара отсюда наверняка вылетел бы со свистом даже великий князь императорской крови. Так что выяснять отношения юнкера предпочитали словами — и уж совсем в исключительных случаях на кулаках… или с применением подручных средств.
«Трехлинейка» приятно оттягивала руки тяжестью боевого железа — и внушала уверенность. А заодно и желание опробовать прочность оплетенного магическим контуром приклада на зубах его сиятельства.
— Послушай, ты… — Куракин побелел от злости. — Еще хоть слово…
— Пошел. Вон. — Я выдал самую лучезарную улыбку из тех, на которые вообще было способно мое лицо. — Клоун ты ряженый.
* * *
— Совсем… обалдели! — Сухонький старичок в белом халате явно собирался выдать словцо покрепче, но постеснялся. — Распустили вас — дальше некуда. При Вербицком попробовали бы такое устроить — враз бы все отсюда вылетели! И не в войска, а прямиком на каторгу!