А Александр серьезным тоном прибавил:
— И с тех пор как мы виделись в последний раз, отец, я, бесспорно, могу считаться в числе посвященных.
— Потому что ты написал изображение трупа? — спросил старик.
— Да, отец, — ответил юноша с глубоким вздохом.
— Я предостерегал тебя, — заметил Герон тоном более опытного человека. И между тем как Мелисса поправляла складки его синего плаща, он объявил, что намеревается выйти из дома.
При этом он глубоко вздохнул, и дети поняли, куда его тянет. Он желал еще раз посетить могилу, до которой утром сопровождала его Мелисса, притом один, чтобы там без помех предаться воспоминаниям об умершей супруге.
Брат и сестра остались одни.
Мелисса глубоко вздохнула; Александр подошел ближе, обнял ее и сказал:
— Тебе, разумеется, тяжело, бедная девочка! В восемнадцать лет, обладая такою привлекательною наружностью, быть запертою, точно в тюрьме. В этом никто не позавидует тебе, если бы даже твой товарищ по заключению и господин был моложе и другого характера, чем наш отец. Но ведь мы знаем его. В его душе так много грызущего страдания, что шумные крики и брань служат ему на пользу, как нам — смех.
— Если бы только знали другие, как, в сущности, он добр и мягкосердечен, — заметила девушка.
— С друзьями он совсем другой, чем с нами, — ответил юноша.
Но Мелисса покачала головой и воскликнула с грустью:
— Еще вчера он разругал продавца художественных произведений Апиона. Он был ужасен. Отец уже седьмой раз напрасно ждал вас обоих к обеду, и в сумерки, когда он кончил свою работу, им снова овладела печаль; я видела его плачущим — о как больно это! Сириец застал его с мокрыми щеками, и когда позволил себе, со своею манерою остроумничать, подшутить над этим…
— Тогда отец задал ему! — прервал ее брат и звонко расхохотался. — Наверное, Апион не осмелится больше трогать раненого льва!
— Это как раз подходящее слово, — сказала Мелисса, и ее большие глаза сверкнули. — Еще в цирке, на травле зверей, я невольно подумала об отце, когда огромный царь пустыни лежал со сломанным копьем в спине и, громко визжа, прятал в лапы свою голову, украшенную гривой. Боги жестоки.
— Да, жестоки, — подтвердил юноша, тоном твердого убеждения.
Но сестра взглянула на него с испугом и вскричала:
— Ты говоришь это, Александр! Да, да… ты уже и прежде был не похож на себя. И с тобою случилось несчастье.
— Несчастье? — спросил брат и успокоительно провел рукою по ее кудрям. — Не совсем так, притом ты ведь знаешь, что подобное состояние у меня быстро проходит. Правда, боги мне показали совершенно ясно, что по временам им бывает угодно портить пир жизни поистине горьким напитком. Но, подобно месяцу, изменяется, к счастью, все, что он освещает. Конечно, многое здесь, на земле, устроено странно. Как небожители создали глаза и уши, руки и ноги, они создают много разных вещей попарно, и, говорят, несчастье, подобно волам, ходит не в одиночку.