Я не могу говорить. Не могу всем с ним поделиться. Я не знаю, как я смогу рассказать хоть что-нибудь. Слишком много всего, и есть такие вещи… Есть такая боль… которую невозможно выразить.
Я осталась один на один со своими словами сразу после того, как мистер Бингам сказал «Слава богу», и бог сразил его в ту же секунду. Невысказанные слова толпятся у меня в горле, кружат в голове, дрожат в груди под рукой Джона, но я не знаю, как выпустить их наружу.
Я не знаю, как он меня нашел. Я хочу спросить. Хочу услышать весь рассказ. Хочу узнать, почему меня отпустили и что будет с Ульфом. Хочу, чтобы он объяснил, как мне жить дальше. Но я не могу выговорить ни слова.
Бия привела меня на поляну, чтобы посидеть с женщинами, которые собрались по краям, и мы были слишком далеко от центра, чтобы понять, что там делают и говорят. Я не знала, что происходит, не понимала ни болтовни женщин, ни их оживления. Бия хотела, чтобы я порисовала, и расставила вокруг меня факелы, чтобы я и остальные получше видели. Потом, растолкав толпу, явился Магвич. Его лицо было суровым, а хватка крепкой, и я подумала, что меня снова хотят продать. Но вместо этого он вывел меня на поляну, где вокруг костра собралось двадцать вождей и еще человек пятьдесят сидело у них за спинами. Меня окружило море лиц. А потом я увидела Джона.
Он стоял так близко, что я не поверила глазам, а рядом с ним был высокий, статный индейский вождь в парадном головном уборе из перьев, длинном, до самых колен. Все было словно во сне, не по-настоящему. И Джон, и вопросы, и сказанные слова, и Биагви с Ведой и Ульфом. А потом все закончилось, и я очутилась в объятиях Джона. Но у меня на руках нет Ульфа. И все это происходит на самом деле.
У нас за спиной слышится какой-то шум. Фырканье лошади и тихие шаги. Джон достает из-за голенища револьвер, покрепче обнимая меня, но из темноты раздается слабый голос, зовущий его по имени, и он расслабляется. В первое мгновение мне кажется, что это Бия пришла забрать меня обратно, но эта женщина старше, и ее седина белеет в лунном свете. Незнакомка спешивается, оставив неподалеку своего пони в яблоках, и осторожно приближается к нам. Она несет в руках одеяла, бурдюк с водой и мешок с сушеными ягодами, мясом и семенами. Положив все это на землю, старушка садится рядом с нами на корточки, прижимая колени к груди. Белые волосы развеваются на ветру. Ее глаза полны сострадания, и она касается моей щеки дрожащей рукой. Потом старушка встает, гладит Джона по голове, ласково говоря ему что-то, после чего возвращается к своему пони и уезжает, растворяясь в лунном свете.