Если бы я знал, что умру, то уговорил бы семейство Мэй повернуть обратно. Дальше будет только хуже, а им нужна моя помощь. Я бы отдал Котелка Уэббу, а Даму – Наоми. Когда ее лицо возникает надо мной, я уверен, что мне это снится.
– Мистер Лоури. Джон?
Боже, она у меня в палатке.
– Уходите, Наоми.
Мне нравится произносить ее имя. Я сжимаю зубы, отгоняя страх. Я хочу повторять это имя каждый день – завтра, послезавтра, – но знаю, что мне суждено умереть.
– Джон, вы больны. Я пришла помочь.
– Я хочу, чтобы вы ушли.
Я хочу сохранить чувство собственного достоинства, но болезнь, терзающая караваны, отнимает его до последней крупицы. Из-за поноса и рвоты лекарства не усваиваются, хотя, по-моему, все эти снадобья нужны скорее для того, чтоб здоровым было чем заняться. Сомневаюсь, что они помогают.
– Сейчас я помогу вам подняться, – говорит она. – Вам нужно принять лекарство. Вам станет лучше. Я сама его приготовила.
– Пожалуйста… уходите. Я сам могу о себе позаботиться, – со стоном умоляю я.
– Пейте, – велит она, подхватывая меня под шею.
Моя голова падает ей на грудь. Я сжимаю губы, пытаясь сдержать подкатывающий приступ тошноты. Я успеваю отшатнуться в сторону и наклониться над ведром, которое Наоми поставила возле изголовья, и меня тут же начинает рвать. Потом я откидываюсь на одеяло, пытаясь оттолкнуть ее ослабевшими руками.
– Лекарство не усвоится, – говорю я.
– Просто пейте маленькими глотками. Лучше всего это делать сразу после того, как вырвало, – уверенно и спокойно отвечает она, будто не сомневается, что со мной все будет в порядке.
На мгновение я готов ей поверить, но потом мой желудок опять начинает сопротивляться. Я снова отталкиваю ее.
– Если вы не позволите мне помочь, придет кто-нибудь еще, а я знаю, что нравлюсь вам, – возражает она.
– Поэтому я и хочу, чтобы вы ушли, – со стоном выдыхаю я.
– Я знаю. И поэтому не уйду. Пейте.
Проходят часы. Я не осознаю ничего, кроме собственных мучений, но тени двигаются, меняется температура, и, когда мне наконец становится легче, а от ревущей боли остается лишь отголосок, Наоми все еще сидит рядом со мной.
– Я боялась, что ты умрешь, – говорит она.
Судя по лицу, Наоми измотана не меньше, чем я сам. Ее губы высохли, под глазами залегли тени, а вьющиеся волосы взлохмачены.
– Ты прекрасна, – отвечаю я, не лукавя.
Она улыбается. В ее глазах светятся облегчение и удивление, и я, ослепленный этим сиянием, снова повторяю свои слова. Само ее присутствие несет в себе красоту.
– А ты бредишь, – возражает она.
– Нет.
Я пытаюсь помотать головой, которая тут же начинает кружиться. Я жду, что вот-вот подступит тошнота и по телу прокатится боль, но на этот раз чувствую лишь слабость и усталость. Когда головокружение проходит, я открываю глаза и вижу лицо Наоми прямо над собой. По-моему, она даже не дышит.