Если, однако же, не принимать во внимание весь этот политический театр, то население становилось все беднее и беднее. В 1590-х гг. нищие буквально умирали от голода, пока спекулянты скупали зерно и прятали его в ожидании дальнейшего роста цен.
Государство тщетно пыталось взять под свой контроль этот смертельный свободный рынок. Один человек, оштрафованный в 1598 г. за скупку зерна, мог по необходимости писать на французском, хотя, согласно его конкуренту с университетским образованием, «плохо знал латынь и еще хуже греческий».
Почему Шекспир понятен всем англичанам
Англичане были готовы полюбить театр. После запрета религиозного искусства, церемоний и религиозных праздников они научились пристально внимать произносимым словам, даже если понимали сказанное лишь наполовину (правильно понять сказанное могло быть вопросом жизни и смерти). Благодаря Томасу Кромвелю сцена осталась единственным местом, где все еще разрешались яркие краски, шум и зрелища – пусть и лишь на службе обучения национальной истории. И в стремлении к единству, вызванном успешным отражением Армады, знатные и простые люди Англии были готовы впервые со времен нормандского завоевания показываться в одном и том же публичном месте.
Это позволило Шекспиру пуститься в путь по канату английского языка и начать говорить сразу со всеми зрителями и слушателями. Первая великая историческая пьеса («Генрих VI») открывается учтивыми латинизированными фразами и отсылками к Античности, которые затем признаются неанглийскими («С капитуляцией? То ваше слово. Оно нам, англичанам, незнакомо»[25]). В иных случаях он делает то же самое, что английские юристы делали (и продолжают делать) с лексическими синонимами-дуплетами, такими как земли и арендуемое имущество. Окровавленная рука Макбета «обагрит скорей… моря бесчисленные» (высокий латинизированный штиль), что тут же объясняется простым языком: «станет алым Все, что зеленым было»[26].
«У английского языка есть странная особенность: он предоставляет возможность сказать об одном и том же двумя различными способами».
Джордж Уотсон, «Шекспир и нормандское завоевание: Английский в елизаветинском театре», VQR, осень 1990 г.
«Мы можем представить себе, как шекспировские актеры сперва обращаются к элите, восседающей на своих местах на балконе, а затем переводят взгляд на стоящих в партере простолюдинов. Пьеса держалась на том, что англичане наконец-то чувствовали себя единой расой.
Этот момент имел чрезвычайную важность, поскольку больше такого не повторялось. Его зарождение, зрелость и упадок совпали с карьерой драматурга Шекспира… После того как угрозы государству миновали и героические дни прошли… все начало распадаться вновь».