Рот Зека был широко разинут, акульи глаза вылезли из орбит. Тяжесть моего колена не позволяла ему лягаться, а руки лишь беспомощно болтались. Рёдер был уже тут как тут с кляпом из носового платка в одной руке и куском веревки в другой. Запихнув кляп в открытый рот, Рёдер обошел вокруг стула, схватил правую руку Зека и потянулся за левой. Зек попытался вырвать руку, но я чуть сильнее сдавил пальцами его горло, и Зек перестал сопротивляться.
– Поторопитесь, – прорычал я, – не то он отдаст концы.
Кажется, Рёдер провозился целый год. А может, и вечность. В конце концов он выпрямился, осмотрел кляп, запихнул его поглубже, попятился и пробормотал:
– Хорошо, Арчи, достаточно.
Когда я разжал руки, пальцы безумно болели. Впрочем, боль была скорее нервной, чем мышечной. Я пригнулся ухом к носу пленника. Зек дышал – сомнений не было.
– Пульс в порядке, – сказал Рёдер, перестав гнусавить.
– Вы свихнулись, – хрипло пролепетал Рэкхем. – Боже всемогущий! Вконец свихнулись!
Он вскочил со стула и стоял, дрожа как осиновый лист. Рука Рёдера нырнула в карман и появилась на свет божий, сжимая тупорылый «карсон», который Рёдер вытащил из тайника в портфеле вместе с мотком веревки. Я взял пистолет и прицелился в Рэкхема.
– Сядьте и не рыпайтесь! – приказал я.
Он плюхнулся на стул. Я подошел к краю стола, уголком глаза наблюдая за Рэкхемом, и посмотрел на Зека. Рёдер, стоявший по левую руку от меня, заговорил торопливо, но отчетливо:
– Мистер Зек, два года назад вы сказали по телефону, что искренне восхищаетесь мной. Я надеюсь, случившееся здесь будет способствовать тому, что восхищение ваше возрастет. Вы уже, конечно, догадались, что я – Ниро Вулф. Я мечтал бы высказать вам очень многое, и, возможно, так когда-нибудь и выйдет, но не теперь. Разумеется, если дверь вдруг откроется, мистер Гудвин не задумываясь пристрелит вас, но мне не хотелось бы, чтобы нам помешали. Так что я продолжу. Поскольку, по вашему собственному признанию, я не уступаю вам в интеллекте, то хочу прояснить вопрос о воле. По вашим словам, воля мне изменила и я, не выдержав, бежал с поля боя. Это совсем не так. Проклятье, как жаль, что вы не можете говорить!
По глазам Зека, уже не вылезавшим из орбит, легко было догадаться, насколько он разделяет мнение Вулфа.
– Вот в чем дело, – продолжил Вулф. – В течение двух месяцев, проведенных здесь в этом диком обличье, я собрал достаточно улик, чтобы добиться вашего осуждения на основании трех десятков федеральных законов. Заверяю, что улики сверхнадежные и убедительные и находятся в руках человека, остановить или запугать которого вам не под силу. Придется поверить мне на слово: когда улики станут достоянием гласности, с вами будет покончено. А их непременно огласят, если что-нибудь случится с мистером Гудвином или со мной. Думаю, вы мне поверите, поскольку признаёте, что я не уступаю вам в интеллекте, а завершать пять кошмарных месяцев жалким блефом было бы по меньшей мере безрассудно. Однако, если вы полагаете, что я блефую, пожалуйста, помотайте головой из стороны в сторону. – (Зек не шелохнулся.) – Если думаете, что я располагаю такими уликами, пожалуйста, кивните. – (Кивка не последовало.) – Предупреждаю вас, – в голосе Ниро Вулфа зазвенел металл, – что мы с мистером Гудвином не остановимся ни перед чем.