Тогда я не знал, да и по сей день не знаю, донеслись ли звуки выстрелов через звуконепроницаемую дверь, или сработал мой сигнал. Я не слышал, как открылась дверь, и почти тут же оглох от беспорядочной пальбы. Немного погодя я осторожно выбрался из-под стола и поднялся на ноги. Шварц и его напарник стояли в дверях, у одного из них в руках было сразу два пистолета, а у второго один. Рэкхем лежал распластавшись на полу, лицом вниз. Вулф стоял у края стола, повернувшись к двери с перекошенным от гнева лицом, – такого выражения видеть мне еще не приходилось.
– Подонок! – горько произнес я, и, признаться, голос мой дрожал вполне естественно.
– Руки вверх! – выпалил Шварц, наступая.
Ни Вулф, ни я не подумали повиноваться.
– С какой стати? – спросил Вулф, и в его голосе подавленность звучала еще ощутимее, чем в моем, но в то же время в нем слышалось презрение. – Это его они пропустили с оружием, а не нас.
– Следи за ними, Гарри, – бросил Шварц и, обогнув стол, приблизился ко мне.
Не обращая на меня внимания, он склонился над бездыханным телом Зека, провозился с полминуты, потом выпрямился и произнес:
– Он мертв.
Гарри, не выдержав, заверещал:
– Господи, неужели и вправду мертв?!
– Да, – подтвердил Шварц.
Гарри развернулся, толкнул дверь – и был таков.
Шварц секунды три, не больше, провожал его взглядом, потом вдруг подпрыгнул, словно я ущипнул его, быстро зашагал к двери и вышел вон.
Я приблизился к Рэкхему, убедился, что он еще более мертв, чем Зек, и повернулся к Вулфу:
– Что ж, похоже, на сегодня с нас хватит. Пойдемте.
– Нет, – мрачно сказал Вулф. – Безопаснее подождать, пока они все не разбегутся. Позвони в полицию.
– Прямо отсюда?
– Да.
Я подошел к столу Зека и придвинул к себе один из телефонных аппаратов.
– Подожди. – (Никогда еще я не видел его таким мрачным.) – Сначала набери номер Марко. Я хочу поговорить с Фрицем.
– Сейчас? Побойтесь Бога!
– Именно сейчас. Должен же я получить удовлетворение, равноценное кошмарным лишениям, которые претерпел? Я должен с телефона Зека сказать Фрицу, чтобы он немедленно отправлялся домой и готовил обед.
Я вызвал телефонистку.
Три дня спустя, в пятницу, я сказал Вулфу:
– Ну теперь-то наконец дело завершено?
– Нет, чтоб меня разорвало! – сварливо буркнул он. – Я еще должен отработать гонорар.
Было шесть часов вечера, и он только что спустился из оранжереи, призывая проклятия на голову Хьюитта, который, дескать, не умеет обращаться с цветами. На мой взгляд, Хьюитт проклятий не заслужил. Учитывая два тягостных путешествия, которые выпали на долю наших нежных орхидей, на Лонг-Айленд, а потом обратно, пребывали они в отменной форме, особенно самые капризные – мильтонии и фаленопсисы. Вулф просто пытался внушить, по крайней мере себе, что орхидеи скучали без него.