Прошло минут пять, а может, и пятнадцать, не знаю. Единственное, чего я добился, так это того, что сумел выкинуть Барри Рэкхема из головы, убедив себя, что утро вечера мудренее. Парень оказался слишком крепким орешком. Приняв наконец решение, я с удовольствием нырнул в постель, потратил десять секунд на то, чтобы удобно расположиться на непривычном матрасе, и на сей раз, кажется, преуспел…
Или почти преуспел. Стоило мне чуть-чуть задремать, как заскрипел ставень или нечто в этом роде. Но в первый миг я подумал, что скрипит ставень, и вдруг весь сон как рукой сняло: никаких ставней на окнах не было! Я уже достаточно проснулся, чтобы это утверждать. Звук повторялся с небольшим интервалом и к тому же не походил на скрип ставня, да и вообще на скрип. Скорее, на всхлипывание или хныканье младенца; нет – чепуха! – звук раздавался за распахнутым окном, а младенцев снаружи не было. Ладно, ну его к черту! Я перевернулся на другой бок, спиной к окну, но звук повторился снова. Я был не прав. Не хныканье, а слабое поскуливание. Наваждение какое-то!
Я кубарем скатился с кровати, зажег свет, пересек коридор, подошел к двери Лидса, постучался и вошел.
– Что такое? – громко спросил Лидс.
– У вас есть пес, который скулит по ночам?
– Скулит? Нет.
– Тогда, если не возражаете, я выйду и посмотрю. Он скулит под моим окном.
– Может быть, это… Включите свет, пожалуйста.
Я нашарил на стене выключатель и щелкнул им. Лидс сидел на кровати в зеленой пижаме в тонкую белую полоску. Одарив меня взглядом, красноречиво говорившим, что к списку причин, по которым Лидс был против моего пребывания здесь, прибавилась еще одна, он прошлепал мимо меня в мою комнату, я шел за ним по пятам. Несколько секунд он стоял прислушиваясь, потом подошел к окну, высунул голову наружу, затем втянул ее назад и, ни слова не говоря, быстро вышел, даже не взглянув на меня. Я спустился по лестнице следом за ним к боковой двери. Там он одной рукой повернул выключатель, а другой открыл дверь и вышел на крыльцо.
– Боже мой! – выдавил он. – Ничего, Нобби, все будет в порядке.
Он присел на корточки.
Я не собираюсь брать назад свои слова о доберманах-пинчерах, но в тот миг не стал бы развивать эту тему. Пес лежал на боку на каменной плите, лапы его подергивались, но он попытался приподнять голову, чтобы посмотреть на Лидса; между ребрами, ближе к животу, почти вертикально торчала резная серебряная рукоятка ножа. Шерсть вокруг слиплась от крови.
Пес перестал скулить. Внезапно он ощерился и еле слышно зарычал.
– Все в порядке, Нобби, – сказал Лидс и приложил ладонь к телу собаки, в области сердца. – Боюсь, ему уже не помочь.