– Какие вопросы?
– Все обо мне. Имя, где живу, откуда родом, как долго здесь работаю, все в таком духе, а потом о прошлом вечере: где я была и что делала прошлым вечером.
– А он не говорил, почему его интересует прошлый вечер?
– Нет. Только задавал вопросы.
– И о какой части вчерашнего вечера он спрашивал? Или обо всем?
– Начиная с того, как парикмахерская закрывается в половине седьмого.
– И что же, вы ему сказали, откуда приехали?
– Я сказала, что мы с Карлом – иммигранты из Италии. Именно так мы давно решили всем говорить. Что-то да приходится говорить, когда спрашивают из любопытства.
– Да уж, приходится. Он просил показать ваши документы?
– Нет. Но в следующий раз попросит. – Она стиснула зубы. – Нам нельзя возвращаться. Мы должны покинуть Нью-Йорк сегодня… Немедленно.
– О чем он еще спрашивал?
– Больше ни о чем. В основном о прошлом вечере.
– А потом что? Карла он тоже допрашивал?
– Да, но не сразу после меня. Он отпустил меня. И мистер Фиклер отправил к нему Филипа. А когда Филип вышел, послал туда Карла, а после него – Джимми. Джимми все еще сидел у него, когда я пришла к Карлу в гардероб. И мы согласились, что нам нужно бежать. Мы дождались, пока мистер Фиклер не отправится зачем-то в заднюю часть парикмахерской, и сразу же ушли. Добрались до своей комнаты в Ист-Сайде, собрали вещи и бросились на вокзал Гранд-Сентрал. И только потом мы поняли, что совсем не знаем, куда ехать, и можем допустить какую-нибудь ужасную ошибку. И на вокзале мы все обсудили. Мы решили, поскольку за нами охотится полиция, то хуже уже не будет. Но мы не особо уверены в тех, с кем познакомились в Нью-Йорке. Вот и подумали, что лучше всего пойти к вам и заплатить, чтобы вы нам помогли. Ведь вы профессиональный детектив. К тому же Карлу вы нравитесь больше всех остальных клиентов. Вы даете ему на чай только десять центов, так что дело не в этом. Я сама обратила на вас внимание. На то, как вы выглядите. Вы выглядите как человек, который тоже нарушил бы закон… если бы пришлось.
Я внимательно посмотрел на нее, не без подозрения. Но если она и пыталась умаслить меня, то по ее виду этого заметно не было. В голубых глазах застыл лишь страх, обративший их в бегство, да надежда на меня, в которую они с таким отчаянием вцепились.
Я перевел взгляд на Карла. Страх в нем тоже читался, но вот надежда не проглядывала. Он все так же сидел, словно окаменев, без признаков дрожи. И я подумал, его, пожалуй, не удивило бы, подними я вдруг трубку и вызови копов. Либо ему было мужества не занимать, либо же мужества у него не осталось вовсе.