Её там не было. Стараясь дышать ровнее, Ларфид методично осмотрел всё. Картины не было.
Между забором и ближайшим к нему автобусом тяжёлой грудой лежали брезентовые чехлы. Верхние бросили сюда недавно. Нижние заросли грязью и заскорузли. «Если бы он их двигал, это было бы видно?» — предположил Ларфид. Он стёр с лица дождевую воду, пожал плечами и бросил умозаключать. Он должен был просто проверить.
Он успел увидеть единственный лепесток — алый с синими крапинками. Бросив чехлы на место, Ларфид рванул к Ошене. Та увидела его бегущим и оглушительно свистнула. Пока собирались остальные, она поигрывала свистком на цепочке и улыбалась. Она выглядела очень довольной.
— Надеюсь, остальные мы найдём так же быстро, — сказала она. — Прикончим эту штуку и идём дальше.
Сбылось ещё одно её предсказание: цветов на ветви оказалось три. «Это третья по счёту», — пробормотала Унда.
Четвёртую картину нашёл Риу в глухой щели между забором и стеной здания в Малых складах. Вторую — Данеки под снятой и прислоненной к стене створкой ворот. Она оказалась очень близко к четвёртой, меньше чем в сотне метров, и Ошена заметила, что рисовальщику нелегко было найти подходящие места. Оставался один рисунок, всего один, и его искали, пока не начало смеркаться. Ошена уже не улыбалась. С каждой минутой она всё больше нервничала. Нервозность охватила всех. Наконец Данеки заметил, что они осматривают одни и те же места по нескольку раз, и это явно зряшная трата времени.
— Может, его просто нет? — беспокойно сказала Фириша. — Может, он водит нас за нос? Я хотела сказать, водит преступник, а рисунка нет.
Ошена молча хмурилась.
— Должен быть, — ответил Шеки с досадой.
Унда упёрла руки в поясницу, крякнула и потянулась, запрокинув голову.
Она чуть не упала. Неловко попятившись, она вскрикнула и ткнула пальцем вверх.
— Он там!
Не спрятанный от глаз, скрытый только тенью от козырька крыши, лиловый цветок склонялся над ними с уровня второго этажа. Они могли бы найти его много раньше. Они просто не смотрели вверх.
— Высоко, — сказал Риу. — Как он туда забрался?
— Стремянка?
Шеки хмыкнул.
— Человек втихую выбирается из запертого общежития, — предположил он. — Со стремянкой. Крадётся по улицам. Со стремянкой. Тащит банки красок. И стремянку. Влезает на режимную территорию. Со стремянкой…
Унда засмеялась.
— Глаза! — в ужасе закричала Ошена.
Но было уже поздно.
Сумеречный воздух дрогнул и взорвался безумной радугой. Зелёные побеги стекли вниз со стены и вбились в асфальт отбойными молотками, а снизу рванулись, вспарывая его полотно, десятки, сотни древесных стволов. Сотни тысяч цветов раскрылись в ветвях. Ошмётки асфальта засеребрились жидким металлом. Поднялся жаркий туман. Поплыл дурманящий, сладкий, удушливый запах. Высоко в кронах заметались пронзительные дикие крики. Кричали цветы. Каждый бутон выкашлял каплю жгучего чёрного нектара и выбросил изнутри себя новый бутон, кроваво-алый, четырёхлепестковый — четыре клыкастые челюсти и длинный, очень длинный гибкий язык-удавка.