Убаши сел передо мной на кошму, жестом поприветствовав меня.
— Холодно, нет, радости не будет, — старик принялся в очередной раз говорить о погоде. — Калмыки очень страдают, но нам предстоит страдать еще больше.
— Хорошо, излагай, мудрый Убаши — попросил я его пояснить эту сентенцию.
Далее старейшина принялся опять уговаривать меня принять кого-то из своих родичей в мой отряд. Вернее отряд Даржи Попова, по прозвищу Джа-Батыр, который уже составляет почти двадцать пять человек. Наемники наше все! Хотя, если этот отряд не использовать в деле, то он будет жрать мои ресурсы, как белый слон у магараджи. Полученную в Ростове добычу мы с калмыками поделили поровну… Почти… Только золотые изделия на свою долю я предпочел брать с камешками, а вместо благородного серебра, забрал себе два мешка с бумагой. Ассигнациями. Николаевки пока еще ходят в обращении, и в отличие от керенок, которые большевики печатают с бешеной силой, так что они еще чего-то стоят.
Не то чтобы бумажные деньги могли бы обесцениться еще больше, чем сейчас — цены росли ежедневно, а вся финансовая система большевиков держалась на шатких обещаниях, исполнение которых зависело от окончательной победы революции во всем мире.
Что же, я вполне понимаю старого прохвоста. Работы тут не много. Вернее у калмыков развиты всего две профессии: воин и пастух. Вот и все по большому счету. Воин идет в армию, то есть принимает православие и приписывается в казаки, что по нынешнем временам дело невозможное. Царя то нет… А пастух всю свою жизнь проводит, выпасая скотину на свежем воздухе. Летом еще ничего, но вот зимой… И в буран. Гиблое дело… Ветер воет, снег хлещет, лошади идут по ветру, пастух с ними. Калмыки говорят: "Табун ушла — и я ушла, табун пропал и я пропал".
Табун всегда нужно стараться держать головами к ветру, иначе лошади уйдут по ветру и погибнут в ближайшем овраге. Сутками на морозе, почти не спать (если удастся поспать в маленькой кибитке табунщика — джалуне часа полтора — уже удача), есть на ходу, в седле, заглатывая ковшик растопленного горячего жидкого бараньего жира и запивая его калорийным калмыцким чаем с маслом, то есть — не работа а мечта. Зато потом из этого пастуха получается неплохой воин, привычный к тяготам и трудностям походной жизни. А у меня любой боец сыт, одет и обут и жалование получает.
В общем, чтобы избавится от назойливого калмыцкого старейшины, пришлось, во славу Будды, дать согласие посмотреть на его очередного родича на вакансию воина-телохранителя. У меня тут, понимаешь, этап стратегического планирования, а меня тут отвлекают всякие… Секретаршу что ли завести, которая будет говорить всем: