Я ответила, что не занимаюсь никаким спортом. У меня огромные синяки под глазами от бессонницы, а цвет кожи лица выдает во мне заядлую курильщицу. Достаточно было взглянуть на меня коротко один раз, чтобы понять, что никакая я не спортсменка, а обычная московская жительница с восьмичасовым рабочим днем в офисе и вредными привычками. Сделав паузу и прокрутив в своей голове все это, я решила ответить честно: сумка подходит мне для транспортировки праха на самолете. Парень, кажется, не понял, что я имела в виду, или не хотел понять. Он по-прежнему улыбался и приветливо кивал мне. После моего ответа он дождался фискального чека, выдал мне его и поблагодарил за покупку.
С самого раннего детства я спала в своей собственной комнате. Устроить детскую в двухкомнатной хрущевке – это сложная и нерациональная затея. Но как только мне исполнился год, с моей деревянной кроватки сняли один борт, чтобы я могла сама входить и выходить из нее, а мать с отцом выкинули большую кровать и стали спать на раскладном диване в зале.
Мама купала меня каждый вечер и после ванны несла меня в розовом истертом махровом полотенце в кровать. Полотенце было все в затяжках. На нем была изображена большая тигровая лилия, которая от времени и частой стирки стала большим коричневым пятном.
По вечерам после купания мама вешала полотенце на бортик кровати, чтобы оно просохло, а меня укладывала, целовала, желала спокойной ночи и уходила в зал смотреть телевизор или курить на кухне.
Я лежала в темноте без сна и слушала дом. Я слышала таинственное тиканье часов в соседней комнате и аккуратные мамины шаги: она не носила тапочки, и я слышала, как ступни прилипают к линолеуму, когда она наступала на пол. Я знала, что кроме нее и меня в доме есть еще что-то такое, что вижу только я. Я лежала с открытыми глазами, и деревянная кровать на колесиках казалась мне большим ящиком, который бережет меня от того, что есть в доме. С закрытыми глазами я слушала и слышала, как кто-то обступает мою кровать, молча стоит и смотрит на меня в темноте. Я засыпала под звуки этого присутствия и маминых шагов.
Минута, в течение которой мать несла меня на руках в мою черную комнату, была минутой близости и невесомого тепла. Я становилась частью материнского тела, потому что ее руки крепко прижимали меня к плечам, груди, животу. Я не помню запаха, но помню скудную тоску внутри себя от того, что эта близость вот-вот прервется. Эта тоска длилась во мне жарким блаженством присутствия материного тела рядом. Она несла меня, и я не чувствовала собственной тяжести, как будто она – это глубокая вода, которая качает меня в своем теле.