От летающей «этажерки» до летающей лодки
Сентябрь — месяц остывающих бризов и безмятежного моря. В тот день город русской морской славы, Севастополь, жил обычной своей мирной жизнью. Встречал рыбаков, возвращавшихся с ночного промысла, торговал вином и султанкой, где-то сочно смеялся, где-то натужно кряхтел под ношей и по-матросски, трехэтажно поминая царя, ругался. Только море тихо плескалось да в центре набережной молча додумывал думу инженер Тотлебен, вылитый в бронзе, прогуливались, уставшие от скуки, жены флотских офицеров. Баловни моря, ребятишки — босые, нечесаные, шумно сновали по набережной, подбирая окурки, конфетные обертки, подхватывая на лету соленые словечки старших. Время от времени с моря доносилось дребезжание корабельного колокола.
Корабли стояли в бухтах с повисшими в безветрии флагами, точно вмерзшие в голубой лед. И небо над морем простиралось голубое, леденистое.
Ребятишки первые увидели в небе угластый предмет, двигавшийся к городу.
— Птица? Так нет! — всполошились они. — Крылья в два слоя. И на змея не похоже.
— Этажерка! Пацаны, ей-богу, этажерка. Вихрем, должно быть, подняло. Только полки какие-то чудные, вроде из проволоки.
Вдовы моряков, еще минуту назад грустно щурившиеся на море, тоже возвели глаза к небу, торопливо крестились:
— Знамение! Бабы, знамение!
«Этажерка» стала описывать круг над Куликовым полем.
Какой-то приглаженный гимназистик в толпе на набережной закричал:
— Господа! Это же аппарат тяжелее воздуха. Аппарат тяжелее воздуха в Севастополе!
Гимназистик сорвался и побежал к Куликову полю, размахивая фуражкой:
— Запомните этот день, господа! Шестнадцатое сентября лета 1910-го…
Севастополь впервые за всю свою историю надолго повернулся спиной к морю. Он видел, как из «этажерки», когда она опустилась в центре Куликова поля, вышел щеголеватый офицер русского флота, слыша возгласы пестрой толпы:
— Дорожинскому — слава!