Я купил Melody Maker, на обложке которого красовался клавишник, которого я не знал. В статье было написано, что «Это тот парень, на которого пришел посмотреть сам Кит Эмерсон в Lyceum на прошлой неделе…».
— Как? — спросил я Элинор. — Мы что–то пропустили на прошлой неделе?
— Что, например?
— Например, клавишника.
— Я что–то не помню. Род Стюарт пел с Faeces.
— Faces!
Господи. Она когда–нибудь усвоит английский?
На следующей неделе Рик Уэйкман подошёл ко мне в ложу.
— Извини за статью в Melody Maker, мой издатель решил, что это хорошая идея.
Я был застигнут врасплох его смелостью, но он держался дружелюбно.
— Ты меня тоже извини, потому что я, кажется, не видел твоего выступления. Ты действительно хорош?
Он рассмеялся и добавил: «Послушай, у меня там затарен ящик пива, если что — присоединяйся».
Пиво? Не люблю, я предпочитал красное вино.
Рик, как выяснилось позже, играл на разогреве с группой The Strawbs. Может быть журналисты что–то напутали, но я предпочел держаться настороженно. Всё–таки он мой конкурент. Например, Джон Лорд, органист Deep Purple, ни с кем не конкурировал. В интервью он всегда хорошо отзывался о современниках, оставался преданным стилю и инструменту, Хаммонд–органу, и никогда не подвергался влиянию модных тенденций.
Когда ELP выступали с Yes на разогреве в Philadelphia Spectrum, голова Рика неожиданно показалась из–за кулис во время моего соло на фортепиано.
«Правильно! Ты должен это видеть!» — подумал я, играя вступление к «Фуге» Гульды. Мои руки тотчас понеслись галопом.
Саунд–чек в Голливудской чаше оставил хорошее впечатление, в отличии от острова Уайт, где звук жил сам по себе. Здесь же природная акустика как бы удерживала звук внутри.
Я заметил парней из Humble Pie и White Trash, пока упражнялся перед концертом. Они были клёвыми, полной противоположностью ELP. Мне это нравилось. Я чувствовал себя уверенно, зная, что нас не будут сравнивать с теми, кто выступал в начале. Мы были единственными в своём роде!
Теплый голливудский вечер окутал нас, словно мягкое одеяло. Когда мы начали свой сет, я схватил ленточный контроллер синтезатора и подошёл ближе к публике. Прожекторы осветили моё лицо, и я не заметил ямы. Левая нога ступила в темноту, остальная часть тела не смогла компенсировать потерю равновесия, и я грохнулся. Мне удалось выставить левую руку, и я локтем зацепился за край сцены. Какой–то выступ впился мне в рёбра. Раздался треск. Прожектора продолжали освещать меня и пришлось вылезать, чтобы продолжить шоу. Я кое–как подтянулся и сделал нечто похожее на сальто назад. Мои ребра ныли, и я почувствовал ещё один треск, такой же как в нью–йоркском Scene, когда я сломал ребро. Доковыляв до места, я с трудом доиграл концерт.