После интервью Ассоциация выходцев с Антильских островов, Гайаны, острова Реюньон и Майотты (Collectifdom) подала в суд на Оливье Гренуйо. В ответ на это французские историки подписали обращение под заголовком «Свободу истории» (Liberté pour l’histoire), в котором потребовали отмены всех законов, ограничивающих исторические исследования, включая Закон Тобиры.
«История не религия. Историки не принимают никаких догм, не соблюдают никаких ограничений, игнорируют любые табу. Историческая правда отличается от морали. Задача историка — не превозносить или обвинять, а объяснять. История не рабыня современных проблем. История не память. История не юридическая проблема. В свободном государстве ни парламент, ни суд не имеют права устанавливать историческую правду»[161].
С этого заявления началась деятельность ассоциации «За свободу истории», которую возглавляет один из самых известных французских историков Пьер Нора. Collectifdom отозвал свой иск к Оливье Гренуйо, однако государства в разных частях мира не прекратили попыток установить свои версии «исторической правды». Часто эти «правды» сталкиваются.
Какой должна быть история, чтобы служить языком описания современности и почему она таковой не является
Использование исторической науки в качестве языка описания современности содержит неустранимое противоречие. В естественных науках языком описания является математика, представляющая собой логически выстроенное здание, каждый элемент которого имеет уникальное значение и может быть обоснован с помощью системы строгих доказательств. Живые языки обладают меньшей строгостью и меняются со временем, а слова обычно многозначны. История впервые использовалась как язык описания современности в тот период, когда само прошлое — его смысл и значение — казалось зафиксированным. То есть история обладала качествами, необходимыми для такого описания путем сравнения и отождествления. Однако сегодня история выглядит совершенно по-другому.
Историки знают, что любое событие может быть интерпретировано с разных позиций. Вопросы, с которыми обращаются к источникам, могут быть разными, как и получаемые ответы. Современная история не имеет единого нарратива, и потому кажущиеся политикам бесспорными «референтные точки» прошлого не могут трактоваться однозначно. В этом корень конфликта между политиками и историками.
Для того чтобы в какой-то картине мира роль языковой разметки социальной реальности могла играть история[162], исторические события должны не оцениваться, а восприниматься застывшими и трактоваться в одинаково понимаемых участниками разговора терминах. Другими словами, история-язык должна представать как некий набор событий, истолкованных единственно возможным способом, которые в силу этого можно использовать для описания (или оправдания) современной политики. Только в этом случае отсылка к какому-то событию или деятелю прошлого будет самодостаточной, станет означать для всех одно и то же, а коммуникация состоится.