– Вы хороший офицер, – вдруг сказал тоттмейстер Бергер своим обычным, глубоким и тяжелым голосом.
– Что? – Дирк едва не вздрогнул. Насмешливые вороньи глаза магильера по-прежнему изучали его.
– Одно из моих лучших приобретений. Не бойтесь ощущать гордость, унтер-офицер Корф, она простительна. Мне повезло, что я нашел вас. И мне нет нужды читать ваши мысли. Мертвецы и их хозяин связаны неразрывно. Мое сознание и ваше сознание. В некотором смысле мы одно целое. Да, иногда это бывает… неуютно. Вы хороший офицер. «Листьям» без вас было бы плохо. И, поверьте, мысль о том, что когда-то нам придется расстаться, очень огорчает меня.
«Наверняка ты был очень огорчен, расставшись с Леммом, – мысль была едкая, как кислота из аккумулятора, – после того, как сказал ему: «Ступайте!»
– Вас ценят во взводе, вас ценят в роте. Нижние чины вас уважают. И это целиком ваша заслуга. Вы умеете обращаться с людьми, с мертвыми и живыми.
– У всех есть недостатки… – сказал Дирк, не осмеливаясь вновь поднять взгляд.
– Разумеется. Говорят, что ваш – патологическая вежливость. Это не мое мнение, а… многих. Вы всегда спокойны и отвратительно вежливы. Странное качество для мертвеца.
– Мне сложно об этом судить, мейстер.
– Я же не сказал, что разделяю это мнение, унтер-офицер Корф. Как по мне, ваш главный недостаток куда серьезнее. Что, любопытство берет верх? Вам уже интересно, что скажет этот проклятый магильер, который копается в вашей душе немытыми руками?..
– Возможно, мейстер.
Тоттмейстер Бергер устало покачал головой.
– Ваше ужасное человеколюбие.
– Это грех?
– Один из самых страшных. Вы любите человека как пустой символ, хоть сами и являетесь памятником тому, как сильно можно извратить все то, что принято называть человеческим. Сошлись с этим Крамером, который чуть не угробил всю вашу группу. Даже готовы оправдать фон Мердера, как я вижу. А еще говорят, что мертвецы жестоки…
– Я многих убил.
– Просто привычка. Привыкают же живущие в траншеях убивать блох или охотиться на крыс… Человеколюбие. Сколько миллионов оно свело в могилу! Но человеколюбивый мертвец… По-моему, это ужасно. Однако же вы не обязаны разделять мою точку зрения. Чумной Легион всегда был излишне либерален. Впрочем… кажется, я отвлекся. Оставим патетические беседы и возвышенные укоры для более драматической минуты. Наличие рядом гниющего кабана лишает эту сцену должного флера. А кабан очень интересен. Уж точно интереснее ваших тайных или явных пороков, унтер.
– Лишен возможности судить об этом, мейстер.
– Мертвое тело – это картина, унтер Корф. Считаете шуткой? Напрасно. Считаются же произведениями искусства живые тела, высеченные в мраморе или изображенные на холсте. А ведь мертвое тело куда сложнее и богаче красками. Вряд ли вам что-то скажут те ощущения, которые доступны тоттмейстеру. Некоторые говорят, что мы способны смотреть на мертвеца часами. Как и многие другие слухи, этот отчасти состоит из правды. На мертвое тело можно смотреть очень долго, если оно того заслуживает. Находить новые цвета в его палитре, изучать течения и карту ветров. Каждое мертвое тело – картина удивительного нового мира, прекрасного и неповторимого. И даже то, как быстро оно разлагается, превращаясь из некогда мыслящего существа в набор требухи и костей, тоже часть его совершенства.