Недоумевая, как же ему так долго спалось, он поднялся и заторопился домой.
Тодорика, жена его, сидя на крыльце, пряла пряжу. Это была уже немолодая, дородная женщина с приплюснутым носом и широкими крепкими зубами.
Рядом сидела и шила их дочь Сусана, вылитая мать, только двадцатью годами моложе. Была она уже замужем, но от мужа ушла и теперь снова жила у родителей.
— Явился?! — с издевкой спросила Тодорика. — Поди, жрать приспичило?
— Есть хочется, — подтвердил Тоадер, вешая на перила крыльца кафтан и веревку. — Что у вас тут от обеда осталось?
— А все!.. Чего вашей ненасытной утробе понадобится: хошь — блины, а хошь — оладьи. Такого работящего мужика грех не покормить! Умаялся, чай?..
— Что ж тебя там, где шлялся, не покормили? — в тон матери спросила Сусана.
Из кухни дразняще вкусно пахло жареным цыпленком. Тоадер вошел, поднял крышку на кастрюле.
— Ты чего по кастрюлям лазишь?! — завопила дочь. — Для тебя, что ли, готовили? Еда есть, да не про вашу честь. Для тех она, кто трудился, шил, стирал, прял… Ишь какой едок выискался, полдня до дому с пастбища добирался.
Она вырвала у него из рук кастрюлю, и вся еда вывалилась прямо на землю, маленькую суглинистую плешинку во дворе, возле кухни.
— Жрать захотелось? Вот я тебя сейчас покормлю! — крикнула Тодорика и хотела ударить его по голове веретеном.
Тоадер выхватил у нее веретено, отшвырнул прочь, голубиная душа, не стал он с ней связываться, отошел в сторонку, только ругнулся в сердцах.
— Иди, не приставай!.. Тварь!
Не драться же ему с ней было? Тронь он ее хоть пальцем, подняла бы хай на все село. Господь с нею, подумал он и тяжело вздохнул.
Возвращалось стадо, корова мычала у ворот. Тоадер пошел, отворил калитку и отвел корову к поилке у колодца.
*
Этот большой двор, окруженный со всех сторон высокими акациями, да старый бревенчатый дом Тоадер купил некогда у барона Иошека, но не у того молодого, что ездит на двуколке и торгует молоком да огурцами, а у прежнего, старого барона, что катил в экипаже, запряженном четверкой белых коней.
Лишь год назад, как вернулся Тоадер из Америки, разобрал он старый баронский дом и выстроил себе новый, ладный такой, что поглядеть любо-дорого. И сарай у ворот тоже раскидал по бревнышку, а то, упаси боже, обвалился бы случаем скотине на голову.
Коли посылает тебе господь деньжат, то и ты оказываешься хозяином не хуже людей.
Вот только колодец не наладил, руки все не доходили, а ведь совсем никудышный стал колодец-то.
Еще с зимы было к нему не подступиться; земля по краям осыпалась, провалилась, от старого колодезного сруба осталось одно трухлявое бревнышко, торчащее из провала, точно последний гнилой зуб изо рта дряхлого старика.