— Алексей Максимович, а вы не хотите у себя, в “Знании”, издать дешевую народную библиотеку? — мы чокнулись с автором и пригубили за сегодняшний успех.
— Думал об этом, Михаил Дмитриевич, думал, но пока не потянем, деньги нужны, чтобы поднять обороты издательства, а уж как развернемся, то непременно, — прогудел Горький, возвышаясь на полголовы над актерами, режиссерами, меценатами и просто “ближним кругом” Художественного театра, собравшимися по случаю премьеры “На дне”.
— Ну, денег-то должно хватить, особенно если не давать их эсерам на террористические акты, — не упустил я поддеть пролетарского писателя и поставил бокал на поднос.
Маша сжала губы, чтобы не прыснуть, а Горький, похоже, покраснел и как-то слишком резко отбросил рукой прядь волос с лица. Да и то сказать — деньги он давал на партию, а боевики вон как повернули, бац и нет Сипягина. А потом Савинков раскопал, что эсеры сами не знали, какая у публики будет реакция и две недели выжидали и только когда стало ясно, что мнения разделились примерно поровну, вылезли со своим заявлением. И это разделение, похоже, было следствием нашей работы — в реале-то за террор “передовое общество” проголосовало почти единогласно.
— Да и я могу в долю войти, на такое дело не жалко. И библиотечку для самообразования тоже надо, несколько книжечек уже готовы, — мы продолжали разговор в углу большого зала, куда отошли после общего банкета и славословий. — Студенты из группы Володи Шальнова, которые вели занятия для рабочих, уже написали пять простеньких учебных пособий, а Митя Рюмкин со товарищи сейчас работает над, так сказать, “Агрономей в картинках”.
— Ну, раз так, тогда с нашим удовольствием, — опять убрал непослушную прядь Горький.
А ведь он забывает окать, когда разговор серьезный, надо же…
— Ну вот и договорились. Кстати, если хотите, в Европе можно печататься через мои фирмы, сеть налажена, есть юристы, есть контакты с издателями.
— Я вот думаю о постановках “На дне”, мне тут один товарищ предлагает прокат пьесы в Германии.
— Дайте догадаюсь, уж не Парвус ли?
— Он самый.
— Как хотите, но я бы поостерегся. Александр — удивительное, прямо-таки невозможное, сочетание серьезного марксистского теоретика и ушлого дельца. С его идеей-фикс о необходимости разбогатеть я бы ему денежные вопросы не доверял.
— Ему бы родиться на несколько столетий раньше, и податься в кондотьеры или авантюристы, — подыграла мне Андреева, — а сейчас ему тесно.
— Как-то так, да. Впрочем, можно будет к нему прислать человека для контроля, от нашего общего с Машей знакомого.