Наконец меня отпустили. То ли она почувствовала всё, что у меня ниже пояса, то ли держать устала, но я наконец коснулся ногами пола.
А женщина критично меня осмотрела. Её тёплые черты, которые были на лице в первые мгновения, сменились холодным выражением придирчивой стервы. Аристократы…
— Похож на босяка с улицы, Тэйлон. Не стрижен, не глажен, не мыт, бледен. Совсем не следишь за собой. Не соответствуешь члену рода Бранье.
Её взгляд едва не прожёг меня насквозь. Её огромная ладонь, которая могла свернуть мне шею, осторожно и, я бы сказал, нежно легла мне на левую щёку и повернула голову.
— Это что?
— Шрам, — мне очень хотелось съязвить, но я обошёлся банальным объяснением.
— Я вижу, что шрам, Тэйлон. Откуда на твоём лице эта уродливая зарубина?
На войне блять получил. Что за тупой вопрос? Ты действительно хочешь ответа?
— Мне чуть не отрезали голову, — так же негромко ответил я. — Я увернулся. Другим повезло меньше.
— Меня не волнуют другие, Тэйлон, — тут же холодно ответила она.
Что? Ты мне сейчас это на полном серьёзе говоришь, женщина?
Мать-диктатор. Мать-контроль. Мать-генерал. Раньше я о таких слышал от других солдат, которые сбегали от них в армию, но теперь вижу вживую. Понятно, почему парень тряпка и почему он решил убежать. У неё даже сейчас голос такой, словно меня за уроки отчитывают.
— Ты решил, что раз стал солдатом, можно перестать следить за собой? — холодно поинтересовалась она. — Ты член рода Бранье, Тэйлон, а не мальчишка с улицы.
«Прости, немного сложно полировать ноготки, когда тебе пытаются или отрезать голову, или откусить её».
Именно это мне очень хотелось ей ответить, но я решил промолчать. Не знал, как бы отреагировал настоящий Тэйлон. Нельзя показывать, насколько я изменился, это может породить проблемы.
Когда ты появляешься в армии, всё всегда просто. Тебя плохо знают и иногда не замечают перемен. Если замечают, то списывают это на контузию, шок, смену характера из-за увиденного. Во время боя или посреди плаца — всё равно мало кто заметит, что ты уже другой. На войне и в армии люди меняются и смену личины легко скрыть. Даже для близких друзей всегда есть отговорка.
Но мать — это другое. Это семья, это слишком близкий человек. Не надо быть чёртовым ИИ, чтобы понять, что твои изменения заметят практически сразу. Я не строил иллюзий, что смогу скрыть перемены. Эта женщина их уже отчётливо видела. Но можно было как минимум не показывать, насколько они радикальны, чтоб всё списали на войну.
Потому было главным больше молчать, меньше раскрывать рот, внимать и слушать, чтоб освоиться.