Я был уже совсем близко, но крики больше не доносились. Я бежал так быстро, как только мог — но этого было недостаточно, я чувствовал, что не успеваю.
Алтарный камень посреди маленькой опушки среди леса был залит кровью. Ярко-рыжая голова Элеоноры повернута и пустой взгляд уставлен прямо на меня. Короткая юбка в модных рюшах, грязная и в крови, валялась в стороне, а бледные стройные ноги неприлично раскинуты в стороны. На животе от солнечного сплетения до лобка виднелась страшная кровавая рана. А над ней склонился мужчина в балахоне, из-под капюшона торчали бычьи рога, а в руке кинжал — такой же, какой был у прошлых чернокнижников. Второй чернокнижник стоял на коленях напротив алтарного камня, его глаза были закрыты, он гортанно, но тихо распевал заклинание на незнакомом языке.
Не помня себя от ярости, я бросился на них. Волк тут же вырвался наружу, чувствуя азарт охоты. И его жажда крови, только усиливала мою ярость.
Со всем остервенением я набросился чернокнижника с кинжалом. Головной убор с рогами слетел с его головы, он вскрикнул, но не успел ничего сделать. Полностью черные глазницы вперились в меня и резко потухли, приняв обычный человеческий вид. Я убил жреца, мне повезло, что я напал на него первым, неизвестно, на что был способен этот темный.
Второй, кажется, пытался оттащить меня, я чувствовал удары и не сразу понял, что он наносит их выпавшим из рук жреца кинжалом. В шкуре оборотня я практически не чувствовал боли, тем более в состоянии ярости. У оборотней сумасшедшая регенерация: через несколько минут кровь остановится, через час раны затянутся, а через неделю не останется даже шрама.
Я был так увлечен первой жертвой, что не заметил, как второй перестал пытаться меня остановить. И только когда с ним было покончено, краем глаза увидел, как сбоку что-то вспыхнуло.
Алтарный камень полыхал темно-синим пламенем, его языки стремительно сжигали тело Элеоноры. От алтарного камня потянулась тонкая дорожка пламени, куда-то на восток, через весь лес, танцуя языками огня прямо на снегу и нисколько его не растапливая, и не потухая.
Я уже догадался, что второй чернокнижник, поняв, что не сумеет спасти жреца, все же решился закончить ритуал сам. Зря — потому что завершил он его ценой собственной жизни.
Я бросился на него, сбив с ног. Капюшон упал с его бритой наголо головы, черные без белков глаза с ненавистью уставились на меня.
— Ты будешь проклят, пёс! — утробным, совсем нечеловеческим низким голосом выкрикнул он и всадил кинжал мне в бок — за секунду до того, как я успел вцепиться зубами в его лицо.