«Мы не думаем о подобном, – шепнуло настоящее воспоминание с Аляски. – Если у вас возникнет одно из странных, непонятных желаний, просто заприте его в хранилище. Не обращайте внимания. И в один прекрасный день, по прошествии времени, оно исчезнет. Лучше так, чем чувствовать то, чего не следует».
Я положил голову на руль. Черт, как же я устал. Устал быть… творением. Не реальным человеком, а просто никем. Навсегда застрял между тем, каким хотели бы меня видеть тренер Браун с отцом, и настоящим собой. А каков я на самом деле? Я и сам не знал.
Настоящий я тоже был заперт в хранилище.
Я втянул воздух через нос и отбросил все прочь. И Макса тоже. Его особенно. Он завязал ради Карла. Я смог бросить ради Эдди. Может, однажды я почувствую, что оно того стоило. Возможно, отец, наконец, доверит мне управление фирмой, и я осознаю значимость своего выбора. Вдруг контроль над тем, как лекарства, принимаемые половиной страны, превращаются в миллиарды долларов, сможет восполнить половину моего существования.
Я завел машину и поехал дальше. Оказавшись в своей комнате в доме отца, включил душ. Холодные, словно дождь, струи воды омыли меня. Очищая. Избавляя от неподобающих мыслей о Максе. О мужчине. Кожа покрылась мурашками, в груди сжалось.
Но через несколько минут холод улегся.
* * *
На следующее утро, в субботу, я занялся обычными делами: сделал разминку, позавтракал, а потом, убедившись, что Эдди вполне доволен, отправился в офис. Обычно субботы мы проводили вместе. Но на новом посту исполнительного директора у меня скопилось слишком много работы. Так что приходилось заниматься делами.
Эдди сидел у камина в семейной гостиной с незажженной трубкой в зубах и читал Чосера.
– Эдди, сегодня мне нужно на работу, – проговорил я. – Наверстаем позже?
Он хмуро уставился в книгу.
– Мне нравятся наши субботы, – признался он. – А ваш талант игры на пианино – дар самих богов.
– Насчет дара не знаю, но обещаю после обеда исправиться.
– Прекрасно, милый брат. Если нужно – ступайте, не смею задерживать.
– Всего хорошего, Эдди, – проговорил я, целуя его в макушку. Практически единственное прикосновение, что он терпел.
– Желаю чудесного дня, старина, – пробормотал он с зажатой в зубах трубкой, не отрывая взгляда от книги.
Эдди тоже жил на границе этого мира. Все время кем-то притворяясь. Только ему это нравилось. Счастье Эдди – вот единственное, что имело значение. Я должен защитить его любой ценой.
Я холодно кивнул только что вошедшей Марджори.
– Проследи, чтобы его никто не беспокоил.
«Особенно наш папочка».