– Что это было? – спросил он. – Очень похоже на выстрел.
– Должно быть, это выхлоп автомобиля, сэр, – сказал дворецкий. – Дорога с этой стороны проходит совсем близко от дома, а окна наверху открыты.
– Возможно, – с сомнением произнесла Джоан. – Но тогда звук донесся бы с той стороны. – Она махнула рукой вправо. – А мне показалось, что он шел отсюда. – И показала рукой влево.
Черноволосый мужчина покачал головой:
– Я так не думаю. Я был в гостиной. И пришел сюда потому, что подумал, будто звук шел отсюда. – Он кивнул головой в направлении гонга и входной двери.
– С востока, запада и юга, а? – не сдавался Гарри. – Тогда я завершу картину, Кин. По-моему, с севера. Я подумал, что он раздался позади нас. Кто может предложить решение?
– Убийство подойдет? – Джеффри Кин улыбнулся. – Прошу прощения, мисс Эшби.
– Я всего лишь вздрогнула, – ответила Джоан. – Это пустяк. Как говорится, кто-то прошел по моей могиле.
– Хорошая мысль – убийство, – сказал Гарри. – Но увы! Ни стонов, ни крови. Боюсь, решение таково: браконьер охотился на кролика.
– Выглядит банально, но, полагаю, дело именно в этом, – согласился Джеффри. – Однако звук раздался совсем рядом… И все-таки давайте зайдем в гостиную.
– Слава богу, мы не опоздали, – c жаром произнесла Джоан. – Я просто бежала со всех ног по лестнице, думая, что это был второй удар гонга.
Все рассмеялись, и они вошли в большую гостиную.
Литчем-Клоуз был одним из самых известных старых домов в Англии. Его владелец Хьюберт Литчем-Рош был последним потомком старинного рода, и его дальние родственники часто говаривали: «Хьюберта, знаете ли, следует признать душевнобольным. Совсем рехнулся, бедняга».
Со скидкой на преувеличение, обычно допускаемое друзьями и родственниками, это отчасти было правдой. Хьюберт Литчем-Рош, несомненно, отличался эксцентричностью. Хоть он и был прекрасным музыкантом, но одновременно человеком вспыльчивым и обладающим преувеличенным чувством собственной значимости. Людям, гостящим в его доме, приходилось уважать его предрассудки, иначе их никогда больше не приглашали.
Одним из таких предрассудков была музыка. Если он играл своим гостям, что часто делал по вечерам, то требовал полной тишины. Услышав произнесенный шепотом комментарий, шорох одежды, даже движение, он поворачивался, яростно хмурясь, и злосчастный гость навсегда лишался возможности получить от него приглашение.
Еще одним его пунктиком было требование от гостей исключительной пунктуальности появления на главной трапезе дня. Завтрак не имел существенного значения – можно было спуститься к нему и в полдень, если пожелаете. Ланч тоже – простая трапеза из холодных закусок и компота. Но обед был ритуалом, пиршеством, приготовленным высококлассным поваром, которого он переманил из крупного отеля и платил ему сказочное жалованье.