— Радио есть, а счастья нет, — брякнул Леннон.
— Да, Джон, имеется такое остроумное замечание у советского писателя Ильфа, несмотря на то что перебивать неприлично.
— Сорри.
— Какое радио есть? Какого счастья нет? — я окончательно запутался.
— Фишка в том, что хоть в нравах теперь все равны — мужики, бабы, белые, негры, министры, дворники, — внутренний расколбас никуда не делся. Усек?
— Усек. И что нам это дает?
— Дает, достопочтенный друг, понимание, что при всеобщей внешней свободе только истинная внутренняя свобода может сделать индивида по-настоящему счастливым.
— И как же индивиду достичь истинной внутренней свободы?
— Единственный способ, отрада наших сердец, — сообразовать свою волю с волей Создателя. В таком случае человек, с какими бы трудностями ни сталкивался, гарантированно получает помощь свыше для преобразования просто внутренней свободы, если таковая у него имеется, в свободу истинную.
— А если того… не сообразует?
— Да что ты, чувак, никак не врубишься? Правильно тебя Конфуций тупицей назвал. Если не сообразует, то кранты. Подчинит себе Бегемот твоих корешей, и потопают они, самостоятельные, прямиком в распахнутые объятия матрицы.
— Что, неужели пг’ямо в кинокаг’тину бывших бг’атьев Вачовски? — проявил неожиданную осведомленность Ленин.
— Ну, не в буквальном смысле, Владимир Ильич, — поспешил успокоить Ганди. — Вряд ли человечество поработят высокоразвитые шланги с проводами и все люди превратятся в эффективных менеджеров с лицами без мимических морщин.
— Тогда получается, что они как бы поедут в автомобиле, из которого сами же убг’али подушки безопасности, — на лице Ленина отразилась крайняя степень озабоченности.
— Подушки для безопасного секса, гы!
— Джон, это обг’аз. Кх оме того, подушки безопасности можно тг’актовать как молитвы пг’едков. Молитвы бабушек и дедушек облегчают будущую жизнь внуков и пг’авнуков, — раскрыл значение метафоры Ленин.
Все посмотрели на него с изумлением, уж больно непривычно было услышать такое от вождя мировой революции, хоть и бесплотного.
— Да, напог’тачил я с г’еволюцией. — Ленин в сердцах развернул кепку задом наперед. — Но хотел ведь как лучше. Раскаиваюсь.
— Ишь, раскаивается он. Да они до сих пор с названием твоей заварухи. определиться не могут. А еще шляпу надел, — проворчал Джон.
— Куда вас понесло? — вознегодовал я. — Мы мою волю обсуждаем, а не заваруху.
— Так в твоей воле тоже заваруха, как и в мозгах, — припечатал Леннон.
После этой вопиющей грубости лица поблекли и через секунду пропали.
Тоже мне, друзья. Вместо помощи оскорбления. Асами советовали видеть в других хорошее. Что, если разобраться, в отце и сыне хорошего? С внутренней свободой у них, по-моему, полный облом, хотя они наверняка так не считают. А в остальном… Ну мастер Жора на все руки, всю электропроводку на даче сам сделал, пол в зале поменял, любит работать с деревом, выпиливать, выстругивать. Балясины к лестнице на второй этаж — загляденье. Ну природу любит: «смотри, Шур, какая красивая птица», «на рыбалке сижу — тишина, ни травинки не шелохнется, вода — зеркало, вдруг вижу — бобр! Толстый, вперевалку, близко-близко от меня, наверное, принял за бревно!» Огородом любит заниматься, семена заранее покупает, за садом ухаживает, опрыскивает. Может, его призвание жить за городом? Может, тогда бы он свои мечты воплощал, а не присваивал чужие? А Митино призвание в чем? Снимки он реально классные делает, стать бы ему главой семьи, и аля-улю. Все у него для этого есть: любовь, верность, ответственность — сплошь положительные качества. Только как ими пользоваться? И отец, и сын не пьяницы, не курильщики, не дураки. Хотя как сказать — не дураки… Вот у меня ум — основное положительное качество. А мыслесущности обзываются: «тупица», «в мозгах и воле заваруха». Не ценят. И эти не ценят: «Барсик, какой же ты бестолковый». Да еще этот, «дурашка», «мордашка». Возомнили о себе все.